Россия и мир | Тема номера
Поиски происков
Минкульт подарил стране новый термин, разместив госзаказ на изучение феномена «россиефобии». Этим словом, по мысли ведомства, нужно обозначать борьбу против российской цивилизации других (по преимуществу западных) цивилизаций и культур. 1,9 млн рублей обещано тому, кто за три месяца успеет найти главных мировых россиефобов, исследует их мотивации, опишет технологии подавления России и даст властям практические рекомендации, как противостоять напасти. Пока желающие не нашлись, «Огонек» решил внести свою лепту в исследование «россиефобии»
Советский социолог Борис Поршнев еще в середине ХХ века заметил, что «образ врага» — большая находка для человечества, поскольку способствовал его эволюции: мол, только окрестив «другими» — «врагами» — неандертальцев, люди и смогли выбиться в люди, вытеснив конкурентов с лица земли. Неизвестно, насколько эта гипотеза справедлива, но в российской политической теории и практике конструированию образа врага всегда придавалось большое значение. Работала известная схема: если уж собрался совершить рывок в будущее, сверься, кто твои «враги», и дальше действуй им назло.
Министерство культуры как ведомство, призванное поддерживать культурные коды нации, тонко уловило этот момент и, пояснив, что у нас «объективно вызревает исторический этап российского национального возрождения», разместило госзаказ на изучение россиефобских настроений в стране и мире. Буквально: на сайте госзакупок стартовал конкурс от Минкульта на выполнение научно-исследовательской работы «Технологии культурной дерусификации (россиефобии) и государственно-управленческие ответы на вызов» стоимостью 1,9 млн рублей. Все желающие пролить свет на этот важный государственный вопрос приглашаются подать заявки до 25 июля.
Объем работ, который предстоит выполнить, большой: тут и «выявить генезисные основания фобийности», и «рассмотреть феномен россиефобии в контексте мировых фобийных систем», и «реконструировать стратегемы и практики россиефобии в государственной политике стран геополитических противников России», и «систематизировать эмпирический материал по внутрироссийскому преломлению россиефобии (”смердяковщина“, ”пятая колонна“)», и, разумеется, провести различные анализы полученного материала — проблемный, факторный — с целью выработать «практические рекомендации». Сроки поджимают (видимо, быстро зреет российское возрождение), поэтому уже в октябре Минкульт ждет от исполнителей готового отчета. Понимая, что за такое время ни один институт в одиночку не подготовит серьезного исследования, «Огонек» решил помочь ученым, внеся свой скромный вклад в изучение феномена россиефобии. Авось пригодится — и наш текст войдет в эмпирическую выборку исследователей от Минкульта, поспособствовав выполнению госзаказа.
Выводы сделаны
Если вчитаться в преамбулу задания от Минкульта, можно обнаружить, что перед нами — искусственно утяжеленная диковатыми научными оборотами компиляция известных выступлений российских политиков и чиновников в последние месяцы. Системообразующей для авторов преамбулы, по-видимому, являлась валдайская речь президента Владимира Путина, поставившая ребром вопрос о «навешивании ярлыков и создании образа врага <…> властями стран, которые, казалось бы, всегда апеллировали к ценностями свободы слова». Сама постановка вопроса президентом сомнений не вызывает — что есть, то есть,— но вот дальше начались творческие интерпретации людей при и около власти, в которых каждый стремился внести свою особую лепту. Вскоре выяснилось, что почти у каждого российского министерства и ведомства есть свой взгляд на феномен русофобии и его «генезисные основания». Скажем, прямолинейное Минобороны в лице своего официального представителя Игоря Конашенкова считает, что все дело в нездоровом психическом состоянии командования вооруженных сил США, впавшего в «русофобскую истерию». МИД России стараниями Марии Захаровой видит в происходящем прагматический интерес: «Русофобия становится неплохим бизнесом, ведь НАТО увеличивает свой бюджет». Минкультуры и собственно его глава Владимир Мединский неоднократно заявляли, что истоки русофобии — ценностный конфликт России с Западом. Наконец, Госдума (в частности, глава международного комитета уходящего состава парламента Алексей Пушков) педалирует мысль, что русофобия «из настроения превращается в политику» и, по сути, является инструментом геополитического воздействия. Русофобия, короче, оказалась тем удобным термином, который каждый может склонять на свои лады, не противореча генеральной линии.
Задание Минкульта между тем поднимает планку дискуссии на новый уровень, требуя различать понятия «русофобия» и «россиефобия». Русофобия при этом трактуется как что-то частное и этнически окрашенное, а россиефобия — как, дословно, «результат столкновения исторических проектов, в хантингтоновской терминологии — конфликта цивилизаций». В общем, россиефобия — это фобия не столько перед русскими, сколько перед «русской цивилизацией», которую мы уже как-то приспособились называть русским миром. О россиефобии пока никто с высоких трибун не вещал, так что госзаказ Минкульта можно рассматривать еще и как заказ на внедрение нового термина в публичную речь, на предоставление ему «научного обоснования».