Анатолий Шульев: Свойство таланта в том, чтобы преодолевать неудачи
Анатолий Шульев занимает пост главного режиссера одного из ведущих театров страны – Театра имени Евгения Вахтангова – уже два года. За это время в его репертуаре появились спектакли таких знаковых режиссеров, как Иван Поповски, Владислав Наставшев, Олег Долин, Сергей Тонышев. На счету самого Шульева три премьеры на основной сцене – «Амадей», «Повести Белкина» и недавнее «Солнце Ландау». Его аккуратная, деликатная режиссура делает ярче и очевиднее актеров на сцене, а тандем с главным художником театра Максимом Обрезковым – поэтичнее и тоньше любой посыл.
В интервью «Ведомостям» режиссер рассказал о смыслах, заложенных в спектакль о физике Льве Ландау, в чем видит свою миссию и какой театр он считает необходимым зрителю сегодня.
«Мне хотелось большего риска»
– Читала, что вы увлекались физикой. Отсюда интерес к фигуре Льва Ландау?
– Это правда. Моя мама говорит, что я научился читать в три года. Но тянуло меня почему-то не к художественным произведениям, а к книгам про путешествия, энциклопедиям. Довольно рано я добрался до учебника по физике за 11-й класс. Сначала меня увлекла ботаника, потом биология, а следом физика. В 12 лет я хотел заниматься только ею, был уверен, что пойду учиться на физика. Но судьба меня потом перенаправила. Занятия в театральной студии дали свои плоды, я услышал магическое слово «режиссура», увидел театральное закулисье. Все это очаровало мальчика из Владикавказа (улыбается), участь моя была решена.
– В каком-то виде физика осталась в вашей жизни?
– Можно сказать, что это мое хобби. Моя жена смеется, когда я, чтобы переключиться, смотрю не развлекательные шоу, а лекции и интервью физика Алексея Семихатова и астронома Владимира Сурдина. Когда родилась наша дочка, был такой случай: жена вышла по делам, возвращается, а мы сидим с нашей девочкой, которой всего годик, слушаем про темную материю. (Смеется.) К сожалению, я не владею математическим аппаратом, глубокими знаниями, скорее, осталась тяга, влюбленность в научный мир, в абстрактные концепции.
У Дэвида Дойча я прочитал, что Вселенная – это некое замершее пространство, в котором одновременно существуют все варианты развития событий. То, что мы называем временем, на самом деле прыжки в параллельном пространстве, а наше сознание – это искра, которая путешествует. В этой концепции появляется свобода воли. Вообще, классическая наука говорит нам, что мир – это большой механизм, где все рассчитано. Надо только иметь сложный компьютер, и можно рассчитать прошлое и будущее. Получается, у нас как бы нет выбора. Но если верить Дойчу, мир бесконечно разнообразен, вселенных существует невероятное количество. И главная загадка в том, как сознание выбирает ту или иную вселенную. На самом деле мы все несем ответственность за то, где оказались. В нашем спектакле мне показалась важной эта мысль. Если с тобой случаются всякие гадости, загляни в свою голову, может быть, тебе просто надо стать добрее и лучше?
– Очень похоже на постулаты ведической философии и буддизма.
– Квантовая физика как наука формировалась под влиянием священных текстов. Восточные мудрецы, как и физики, искали образы, которые могли бы объяснить то, что невозможно выразить человеческим языком. Есть прекрасная книга «Когда мы перестали понимать мир», ее автор Бенхамин Лабатут пересказывает биографии всемирно известных ученых как остросюжетные детективы. Я помню эпизод из жизни Шредингера. Он находился в больнице для больных туберкулезом и влюбился в дочку владельца этой больницы. Она познакомила его с древнеиндийским трактатом Упанишады. Ему открылся новый мир, все его научные знания как будто бы нашли подтверждение, и работа пошла совсем по-другому.
– Ваша увлеченность очевидна. И все же, как у вас возникла идея ставить спектакль именно о Ландау?
– В финале спектакля Ландау делится своим откровением. Он говорит, не мы живем, а через нас живет общая мировая жизнь, мы «только всплески на общем море бытия». Отчасти так и есть, мы все время находимся в поисках какой-то большой рыбы. В конце прошлого сезона, после того как я выпустил пушкинские «Повести Белкина», я искал новый материал. Мне хотелось большего риска, зайти на территорию, на которой я никогда не бывал, открыть новый путь для себя, для артистов, для театра. Думал про роман «Отцы и дети» Тургенева, особенно меня заинтересовала фигура Базарова как ученого. И промелькнула мысль – как было бы здорово сделать спектакль про ученых. И как-то она со мной осталась. Однажды я проснулся ночью с твердым решением – делаю!
Сначала я задумал провести драматургический конкурс, делился с разными людьми своей идеей, а на одном банкете встретился с драматургами Мариной Ошариной и Татьяной Осиной. Их вклад в создание текста нашего спектакля трудно переоценить, я им очень благодарен. Это они натолкнули меня на фигуру Ландау. Когда я погрузился в материалы о нем, мне стало ясно – я нашел фигуру, которая находится на стыке физики и искусства. В нем так много содержания, так много неожиданных поворотов в его жизни. Какие-то факты просто стали для меня открытием. Оказывается, западные и советские физики плотно общались в начале XX в. Ландау вообще учился у Бора. Я этого всего не знал. И подумал, если у меня это все вызывает такое потрясение, может быть, и зрителей это зацепит.