Агент Бронюс и все-все-все
Кто попадал в агентурную сеть КГБ в Литве и как она работала
Народный артист СССР Донатас Банионис был тайным осведомителем КГБ и по заданию чекистов работал с литовской эмиграцией, сообщил недавно Центр по исследованию геноцида и сопротивления жителей Литвы. Почему сообщение появилось именно сейчас? Все просто: Центр завершил работу по выявлению и обнародованию имен бывших агентов КГБ в республике. Установили 1700 человек. Банионис — последний в списке.
Назван оперативный псевдоним Баниониса — «Бронюс». Известна дата вербовки: 1970-й («для использования в наших мероприятиях в борьбе с идеологическими диверсиями противника»). И время исключения из агентурной сети: 1974-й (в тот год Баниониса избрали депутатом Верховного совета Литвы). Нет собственноручно написанного им обязательства работать на комитет. Нет самих донесений. Только запись в секретном журнале регистрации личных дел и справка паневежского горотдела КГБ: агент, находясь в США, «установил контакты с некоторыми литовскими эмигрантами, которые нас интересовали, и представил их характеристику».
В нашей стране это сообщение, похоже, мало кого удивило. Ведь Донатас Банионис блистательно исполнил главную роль в классическом фильме о советских разведчиках — «Мертвый сезон». Он вспоминал, как в 2001 году его специально включили в правительственную делегацию Литвы, которая ехала в Москву, и как в Кремле президент страны Валдас Адамкус представлял Путину членов делегации. Владимир Владимирович уважительно заметил, что Баниониса ему представлять не надо: «Вы — мой ”крестный отец“»! И рассказал, что пошел в разведку, посмотрев школьником «Мертвый сезон».
При этом, однако, Донатас Банионис чудесно сыграл и врага советской власти в столь же популярном некогда фильме — «Операция ”Трест“». И еще лучше — человека, оказавшегося между молотом и наковальней, в прекрасной ленте Витаутаса Жалакявичюса «Никто не хотел умирать» о трагедии послевоенной Литвы. Да, в советские времена Баниониса сделали членом ЦК компартии Литвы и депутатом Верховного совета республики. Но был ли он советским человеком?
Он начал играть в театре еще в независимой Литве. Летом 1940 года пришла Красная армия. Через год Литву оккупировал вермахт. В 1944-м советская власть вернулась. На склоне лет Банионис еще застал возвращение независимости. Так вот, когда читаешь его воспоминания, возникает ощущение, что спокойнее всего работалось при немцах — те не лезли в театральные дела...
Мы с литовцами много десятилетий жили в одной стране. Но плохо представляем себе их жизнь.
Местная специфика
Послевоенное время литовцы называют мрачным. Они быстро забыли, что нацисты собирались выселить их из родных мест и освободить земли для немецких колонистов, потому что возобновились сталинские репрессии. Удар пришелся в основном по деревне. В ходе ускоренной коллективизации мнимых кулаков высылали, имущество экспроприировали. Сельское хозяйство лишилось людей, которые хотели и умели работать.
А начальниками в республику присылали людей со стороны. Приезжие исходили из того, что Прибалтика — такая же часть Советского Союза, как и любая другая область, поэтому нет смысла учить местный язык и вникать в местные обычаи.
Естественно, это озлобляло литовцев. В Москве сознавали, сколь сильно недовольство, но гасили привычными методами. Перемены наступили после смерти Сталина, когда Лаврентий Берия сделал ставку на национальные республики. Он жаждал власти, примеривался к креслу первого человека в стране и хотел найти опору в лице секретарей республиканских ЦК. Потребовал предоставить им больше прав — прежде всего в продвижении местных кадров. В частности, распорядился пересмотреть карательную политику в Литве:
«За послевоенный период подвергнуто разным видам репрессий более 270 тысяч человек, то есть около 10 процентов населения. Но буржуазно-националистическое подполье не только не ликвидировано, но и сумело пустить глубокие корни и даже создать себе некоторую опору в недрах самого населения. Основной ошибкой следует признать то, что партийное и советское руководство Литвы фактически перепоручило важное дело ликвидации буржуазно-националистического подполья органам государственной безопасности, а те, в свою очередь, свели это дело к массовым репрессиям и чекистско-войсковым операциям».
Доклад министра внутренних дел Литвы генерал-майора Петра Кондакова о националистическом подполье Берию не устроил. Он спросил министра, почему он именует их «бандитами»?
— Они вооружены, грабят и убивают советских людей,— ответил Кондаков.
— Вы сами вынуждаете их к таким действиям,— возразил Берия.
После войны на работу в органы госбезопасности республики литовцев не брали: у многих были родственники за рубежом. Литовский партийный начальник Антанас Снечкус робко поставил этот вопрос на секретариате ЦК в Москве:
— Неужели бабушки и дедушки играют решающую роль, а не сам человек?
Глава правительства Георгий Маленков его поддержал:
— Бандиты у себя друг другу больше доверяют, нежели наши работники.
Берия приказал продвигать местные кадры, и маятник круто качнулся в другую сторону: в Литве за несколько дней сменили всех руководящих работников в системе МВД. Расстались с приезжими, с теми, кто не знал литовский язык. Все документы писали только на литовском языке и на совещаниях выступали политовски. Составляли списки нелитовцев в партийном и советском аппарате, спрашивали: куда вы после освобождения от должности намерены вернуться?
По республике пошли разговоры, что все русские уедут. Председатель совета министров республики Мечисловас Гедвилас на пленуме ЦК компартии Литвы сочувственно обратился к литовцам, не знающим родного языка: