Какой должна стать школа
Григорий Ревзин о городе будущего
Та модель школы, которую мы производим, очень не соответствует устройству сегодняшнего мира и, таким образом, мало способствует успешности в этом мире тех, кто ее закончил. Будущие трансформации школы связаны не столько с идеалами, сколько с давлением этого несоответствия
Я не очень представляю себе, как будет выстроена программа школы будущего. Но никто особенно не представляет, тем более сегодня, после COVID, когда образование совершило вынужденный прыжок в онлайн. Школа — институт консервативный, тут не столько пытаются вырастить людей будущего, сколько воспроизвести нас нынешних, а лучше даже нас в детстве, прошлых. И в принципе с большой долей вероятности школа будущего будет воспроизводить нынешнюю, тем более что мы инвестируем в это много усилий и денег. Уничтожаем возможность альтернативных учебников, вводим начальное религиозное воспитание и начальную военную подготовку, вообще забиваем, так сказать, духовные скрепы.
Но мне кажется, даже те, кто это делает, понимают, что это имитация деятельности, которая дает возможность освоить некоторые средства, но не позволяет ничего добиться в смысле образования и воспитания. Впрочем, это спорный вопрос и дело в другом.
В порядке предварительного замечания. Советская школа объединила младшую, среднюю и старшую школы, но это очень разные институции. Никаких резонов в таком объединении, кроме удобства управления, нет. Младшая школа не может находиться вне пешей доступности от дома, средняя предполагает возможность специализации (хотя бы в форме «гуманитарная» и «естественно-научная») и потому не может быть привязана к микрорайону, старшая специализации просто требует и гораздо лучше функционирует по системе интерната. Хорошо бы в будущем им всем разделиться. Сегодняшние школы на две с половиной тысячи учеников плюс детский сад, как это делают в Новой Москве и Подмосковье,— это порождение девелоперской жадности, никакого разумного оправдания, кроме экономии средств в расчете на одного ребенка, им нет. Школы должны стать меньше, младшие — на 300 человек максимум, старшие, выстроенные по кампусному принципу, могут быть любыми, и только нынешние средние, от 400 до 1000 человек, возможно, соответствуют разумному оптимуму.
Все мои дальнейшие соображения не касаются младшей школы.
Проблематика школы будущего создается тем, что идеальный выпускник школы — это больше не будущий рабочий завода. Нам досталась в наследство индустриальная школа, а требуется постиндустриальная. Отсюда множество следствий.
Школа воспроизводит два вида социальной связанности. Вертикальную, когда ученик научается подчиняться, и горизонтальную, когда он научается благодаря тому, что живет среди людей. И то и другое — необходимый социальный навык. Но что является в существующей школе главным — не вопрос. Подчинение рождается из базового устройства школы, из классно-урочной системы.
Учитель во главе класса, система рассадки, отсчитанная от него, за 10–12 лет кого хочешь приучит к идее иерархии. Подчинение, а не вовлечение, урок, а не перемена, все вместе, а не каждый как хочет, будущий ответственный гражданин, а не будущий свободный человек, путевка в жизнь, а не сама жизнь. Ученик усваивает это за время обучения на уровне рефлекса. Все рациональное, все позитивные навыки, все знания неразрывно связаны с иерархией и подчинением, свобода, отношения, удовольствия, желание — это нечто второстепенное, неофициальное, неучтенное.
В этом был смысл, настолько банальный теперь, что не стоит на нем особенно останавливаться. Вопрос в том, насколько человек, отождествляющий навыки сознательного с государством, а навыки свободы с неосознанным и неучтенным, может быть успешным в современном мире. Конкурентные преимущества, которые давала такая структура личности в индустриальном и в особенности идеологическом обществе масс — для будущего успеха на производстве, в армии, в государстве, в корпорации,— сегодня утрачены. Навыки же горизонтальной социализации, напротив, крайне востребованы.