«Гоголя почитайте, камон,— все то же самое»
Алексей Ханютин о своем фильме «Вечно живой» и о том, что в России ничего не меняется
На фестивале «Послание к человеку» прошла премьера нового фильма Алексея Ханютина «Вечно живой» — исследование современного состояния монументальной ленинианы. Ханютин выбрал несколько памятников Ленину из тысяч, установленных по всей России, и снял то, что происходит вокруг них: в Улан-Удэ это место для свадебных фотографий, в Волгограде мимо него проходит крестный ход, в Кургане рядом с Лениным принимают парад в День победы, а в Астрахани — празднуют День воссоединения России с Крымом. О том, куда смотрит Ленин спустя 100 лет после своей смерти, Алексей Ханютин рассказал Константину Шавловскому.
В 1995 году вы снимали фильм «Мавзолей», а спустя 30 лет выпускаете фильм про памятники Ленину. Чем вас привлекает тема культа личности, воплощенная в монументальной форме?
Вот как раз «Мавзолей» я сейчас доделываю в полнометражном варианте, потому что в 1995-м вышел только 10-минутный эскиз фильма. А все началось с того, что мы вместе с историком Борисом Равдиным в 1991 году написали сценарий игрового фильма «Горки Ленинские», потратив около года на изучение архивных материалов о болезни и смерти Ленина. Мы очень глубоко копали, изучали все, что было доступно, начиная с записок санитаров и охранников и кончая протоколами заседаний комиссии ЦИК по похоронам Ленина. Отсюда, собственно, и выросла идея фильма про создание Мавзолея. Мне вообще кажется, что это была одна из важнейших развилок нашей истории, притом не очень заметных. Казалось бы, ну похоронили бы так или сяк, какая разница? Но вот то, что был выбран именно этот, очень архаический способ погребения Ленина в Мавзолее, который отсылает к Древнему Востоку, зиккуратам и пирамидам, это, по-моему, оказало решающее влияние на траекторию развития большевизма. Марксизм в его российском изводе и так был слишком похож на религиозное течение, но поначалу еще апеллировал к чему-то рациональному. А вместе с Мавзолеем все это свалилось уже в чистую мифологию. Ну а там, где создается мифология, начинаются и мифологические отношения с реальностью. Когда, например, недостаточно просто сместить политического конкурента с должности, а нужно еще истребить его и всю его семью до 12-го колена. То есть логика отношений с действительностью уже совершенно другая.
Что касается фильма «Вечно живой», то его идея была напрямую связана с Мавзолеем. Потому что памятники Ленину были своеобразными филиалами главного капища ленинского культа на Красной площади. Неслучайно в Москве долгое время не было главного памятника Ленину. Он появился на Калужской площади лишь на излете советской власти. А в других городах функцию мавзолея выполнял главный памятник, который стоял на центральной площади, как правило, имени того же Ленина, и был оборудован трибуной для городских или региональных вождей.
Почему памятники Ленину это вообще важно и интересно сегодня?
Мне кажется, что проблема, связанная с мифологическим сознанием, никуда не делась. Меняется содержание, но сам тип мышления по-прежнему актуален для нашей страны. Я просто пытаюсь понять, как устроены эти механизмы, как все это у людей в головах укладывается. В общем, пытаюсь что-то такое в этом монументальном дискурсе расковырять.
То, что ваш отец вместе с Майей Туровской был соавтором фильма «Обыкновенный фашизм» Михаила Ромма, повлияло на ваш интерес к монументальной пропаганде?
Впрямую, наверное, нет. Но был определенный конфликт домашнего и школьного воспитания, который отразился на мне и на моих интересах. Я жил практически в центре Москвы, в Южинском переулке, недалеко от Патриарших Прудов, поэтому в пионеры меня принимали на Красной площади и водили в Мавзолей. И я помню эту маленькую фигурку в стеклянном саркофаге — тогда Владимир Ильич лежал в зеленом френче, а не в черном пиджаке, в который его переодели к столетию. Помню тот восторг, который испытывал, когда мне повязали красный галстук. А домашняя среда была, конечно, совершенно другая, восторгов по поводу Ленина там никто не испытывал. Все друзья отца уже ушли, к сожалению, но в его компанию входили историк Натан Эйдельман, хирург и писатель Юлий Крелин, физик и популяризатор науки Вольдемар Смилга, актер Владимир Левертов, который стал одним из лучших преподавателей ГИТИСа, и, конечно, Майя Туровская. В этой среде формировалось мое сознание. При всем том благодаря советской школе Ленин оставался для меня очень важной фигурой. И лет в 11–12 я, помню, с ним мысленно разговаривал, пытаясь ему как-то объяснить, что он ошибся и повел страну неправильным курсом.
Такой, получается, советский вариант «Кролика Джоджо»: Ленин как воображаемый друг.
Похоже. Только Ленин мне ничего не отвечал.
Когда вам пришла идея снимать памятники Ленину по всей стране, вы сразу решили, что у фильма будет календарный цикл, такой бесконечный хоровод, похожий на данс макабр?
Два раза в год по красным дням календаря возле главного в городе памятника Ленину проходил важнейший для советской политической системы ритуал самопрезентации власти, призванный подтвердить ее легитимность. Начальство, стоявшее на трибуне, и народные массы, проходившие мимо с флагами и транспарантами, демонстрировали единство, скрепленное авторитетом основателя советского государства. Но помимо главного, «кафедрального» памятника были памятники и «местночтимые», которые были покровителями конкретных учреждений — завода, школы, детского сада. У каждого был свой Ленин, возле которого также проводились обряды, только более скромные: пионерская линейка, собрание коллектива, заводской митинг. И обязательно в апреле, перед днем рождения Ленина, по всей стране проходил ленинский субботник — памятники мыли, красили, убирали собравшийся за зиму мусор. У монументальной ленинианы был свой круглогодичный цикл, элементы которого можно застать и сейчас. Что, собственно, мы и сделали.
Большим ли был ресерч и много ли памятников и праздников не вошли в финальный монтаж?