Вундеркинд, советский Гамлет, вестник апокалипсиса: каким был поэт Денис Новиков
«Люди слова» — новый проект «Сноба» о самом ярком в литературе 90-х. В первом материале цикла — беседа с поэтом, культуртрегером Борисом Кутенковым о судьбе поэта Дениса Новикова, его отличиях от Рыжего и Гандлевского, отношениях с известной на весь мир голливудской актрисой и причинах, по которым талантливые авторы обычно не заканчивают Литинститут.
Часто Дениса Новикова называют промежуточным звеном между Сергеем Гандлевским и Борисом Рыжим. Насколько адекватна такая оценка?
Такая оценка мне кажется уничижительной: подлинный поэт всегда — не промежуточное звено, а самостоятельная единица, хотя и, естественно, порождение контекста. Сам Новиков о влиянии Гандлевского в интервью журналу Harper's Bazaar в 1998 году ответил неопределенно — сказал, что «очень любит» его стихи, назвал их «замечательными», но избежал ответа о подражании или приращении смысла. Меж тем ясно, что и «критический сентиментализм» старшего товарища оказался ему близок, и влияний можно найти предостаточно. Но, в конечном счете, вопрос о заимствованиях сводится к словам того же Гандлевского из одного его эссе — в котором он пишет, как в молодости считал Тарковского эпигоном Мандельштама, а спустя годы перечитал и увидел, как за похожими словами и образами стоит другой человек, с другой философией и мировоззрением.
Чем Новиков отличается от Рыжего? Как они вообще относились друг к другу?
О Рыжем у Новикова ни слова, при этом он не мог не читать его стихов. Не успел высказаться? Или, как в случае Бродского по отношению к Аронзону, — целенаправленное игнорирование того, с кем постоянно сравнивают? У Рыжего Новиков, как известно, зафиксирован в составленном им списке любимых поэтов. Поводов для сопоставления с Рыжим много: это прежде всего ранняя смерть, крушение советских иллюзий, некоторая идеализация советского (о которой точно пишет тот же Гандлевский в эссе о Новикове «Советский Гамлет» — мол, лирическому сознанию свойственно разукрашивать даже времена, в которых не было особо ничего хорошего). Близость по возрасту, наконец.
Но поколенческие сравнения всегда хромают на обе ноги. Да и к одному поколению их можно отнести весьма условно: разница в семь лет ключевая — если Новиков входил в литературный процесс в перестроечные годы, то Рыжий в конце 90-х. По сравнению с Рыжим голос Новикова жестче, в нем нет сентиментальности. Рыжий так или иначе прощает всех, несмотря даже на ситуативную злость. Последние стихи Новикова наиболее жесткие и безапелляционные. В этом смысле напрашивается сравнение даже не с современниками, а с Георгием Ивановым 50-х — еще и в контексте эмиграции, тоски по России и одновременно неприятия новых времен.
Юлиана Новикова, вдова поэта, называет этот период «апокалиптическим», отразившим «фантасмагорическое время» 90-х, и отмечает, что именно на 1999-й год пришлось наибольшее количество пророчеств о конце света. Конца света, как видим, не произошло, но конец поэта — вполне и увы.
Зачем читать Дениса Новикова сейчас?
Хотя бы затем, чтобы по-новому осмыслить явление гражданской лирики — когда споры вокруг этого снова актуализировались. Возможно, решить для себя вопрос об устойчивости и выдержке поэта, отрефлексировать противоречивость вакуума, в котором рождаются те самые «последние слова».
Модернистам в рамках силлабо-тоники он дает необыкновенные возможности для обновления языка, показывая, что репертуар классических метров не исчерпан и в его пределах возможна яркая индивидуальность. Его обширный жанровый диапазон — от басни («Лиса и Колобок. Памятник») до античных переложений — как и работа литератора par excellence, пример для начинающих.
Новиков рассказывал, что просил в детстве у Бога сделать его «не великим, не маленьким, а средним поэтом». Так и вышло?
Ведя разговор в таких оценках, как «средний», «большой», мы оказываемся в пространстве зыбких понятий. Но если говорить о «среднем» — то, к счастью, нет. Я считаю его стихи вершиной поэзии — не только второй половины XX века, но, думается, и всего столетия. О его масштабе свидетельствует, например, Марина Кудимова, отвечая на опрос портала Textura о главном поэте 2010-х.
В кругу поэтов, условно говоря, журнала «Воздух» Новикова все еще принято считать традиционалистом. Не хватает, видимо, экспериментаторства: наличие самобытного голоса в рамках силлабо-тоники при отсутствии метрических экспериментов не всех удовлетворяет. Однако новаторство бывает и скрытым. Интересная полемика была в 2016 году вокруг учебника «Поэзия»: тогда в ответе на еще один проведенный мной опрос Юлия Подлубнова посетовала, что в учебнике нет, например, Дениса Новикова. Отвечая в интервью на эти претензии, Дмитрий Кузьмин прохладно заметил: «Что ж, мог и он там быть», — затем негативно отозвавшись о Рубцове и Юрии Кузнецове, любое упоминание которых считает излишним. Но не стоит забывать, что последнее выступление Новикова состоялось именно в клубе Кузьмина «Авторник», в 1999 году, — репортаж об этом есть на сайте «Вавилон». Это как раз презентация той книги «Самопал», после которой он навсегда остался поэтом XX века.
Валерий Шубинский, однако же, отстаивает точку зрения, согласно которой Новиков — эпигон «Московского времени» (или конкретно Гандлевского: все же и в этом кругу были очень разные поэты). Об этом влиянии я уже сказал в ответе на предыдущий вопрос.