Большевик вне закона
80 лет назад в Ницце умер Федор Раскольников, автор знаменитого антисталинского памфлета, отрывки из которого впервые были напечатаны в нашей стране летом 1987 года («Огонек», № 26). Цитаты из письма осторожно «упаковали» в исторический очерк о «пламенном ленинце» и «герое революции» — время страшной правды о революции еще не пришло. И все равно, даже в такой вегетарианской подаче, публикация произвела эффект разорвавшейся бомбы. О том, как писалось письмо Сталину, в новой публикации «Огонька».
В начале 1938 года 46-летний старый большевик, участник Октябрьской революции, бывший командующий Балтийским флотом, дипломат, с 1934-го полпред (полномочный представитель, так тогда называли послов) СССР в Болгарии Федор Раскольников оказался перед мучительным выбором.
В 1937-м десятки его коллег-дипломатов, в том числе такие же, как он, герои Октября, были отозваны в СССР и исчезли. Мрачные предположения об их судьбе (арест и расстрел) подтверждала советская печать, иногда там появлялись сообщения о приведении приговоров в исполнение. Для заманивания в СССР использовались обманные приемы. Так, весной 1937-го уехал в Москву Лев Карахан — старинный знакомый Раскольникова еще по большевистскому подполью. Он был полпредом в соседней с Болгарией Турции. Карахану намекали, что его ждет назначение в США. Через полгода стало известно, что он расстрелян как враг народа. Осенью 1937‑го в советских газетах было опубликовано постановление о назначении народным комиссаром юстиции Владимира Антонова-Овсеенко — дипломата, работавшего в охваченной огнем гражданской войны Испании. Когда он вернулся в СССР, его немедленно арестовали. Раскольникову было ясно, что Сталин целенаправленно уничтожает поколение ветеранов революции. Эту мысль подтверждал полученный Раскольниковым список книг, подлежащих изъятию и уничтожению. В списке он увидел свои воспоминания «Кронштадт и Питер в 1917 году»…
Уже несколько месяцев руководство Наркомата иностранных дел приглашало Раскольникова приехать в Москву для обсуждения нового назначения, намекали, что речь пойдет о более высоком посте. Раскольников медлил, сообщал, что в посольстве нет человека, который мог бы его заменить. В начале 1938-го такие сотрудники появились. Раскольников все откладывал сборы в Москву, новый предлог — рождение ребенка, которому вредны поездки. Наконец, телеграммы наркома Литвинова становятся категорическими: почему не выезжаете? Полпред нашел еще одну отсрочку, он попросил разрешения совместить командировку с очередным отпуском, так его отъезд в Москву откладывался до начала апреля. Литвинов согласился при условии — отпуск провести в СССР. К этому времени невозвращенцами уже стали два молодых советских дипломата (Александр Бармин и Федор Бутенко).
Уезжал Раскольников из Софии с тяжелым чувством. Момент истины наступил, когда в купе принесли советские газеты. На 4-й странице «Известий» он прочел: «Президиум Верховного Совета СССР освободил Раскольникова Ф.Ф. от обязанностей полномочного представителя СССР в Болгарии». Необычно и зловеще выглядел сам факт объявления о снятии посла до его возвращения на родину. Кроме того, перед фамилией отсутствовала строчная буква «т.» — товарищ, это означало, что в Кремле его товарищем больше не считали…
Решение он принял немедленно. Пассажир с женой и ребенком на ближайшей крупной станции выходит из вагона и пересаживается на поезд в Брюссель. Дипломатический паспорт был действителен до ноября 1938-го, это позволяло передвигаться по Европе. Бывший дипломат решает писать воспоминания, переводить свои пьесы на французский (одна из них о Великой французской революции) и жить, не занимаясь политикой. Летом семья перебирается во Францию, сперва в Версаль, затем в Париж.
В конце 1938-го истекал срок действия его паспорта, и Раскольников обратился в советское посольство в Париже, которым руководил его хороший знакомый Яков Суриц. Именно его сменил Раскольников на посту полпреда в Афганистане, это было первое назначение бывшего военного моряка на дипломатическом поприще. Приглашения явиться в посольство Раскольников не принял, он пришел на квартиру Сурица, полагая, что это более безопасно. Не предложив Раскольникову сесть, Суриц заявил, что о продлении паспорта не может быть и речи, что он должен немедленно вернуться в Москву, где ему «ничего не угрожает». Раскольников ответил, что увольнение с поста посла было сделано заочно и в оскорбительной форме, поэтому его пребывание за рубежом является вынужденным. Суриц предложил написать об этом письмо Сталину.
Раскольников последовал совету. Он обращается к вождю «Дорогой Иосиф Виссарионович» и уверяет в том, что «не за страх, а за совесть поддерживает» его партийную линию. Односторонняя переписка со Сталиным начинается 18 октября 1938-го.
В воспоминаниях Ильи Эренбурга, написанных через четверть века, говорится: «Ф.Ф. Раскольников (он был тогда полпредом в Болгарии) пришел ко мне и спрашивал, как ему быть. Я с ним встречался в Москве в двадцатые годы, когда он редактировал „Красную новь“, он был веселым и непримиримым. Написал предисловие к одной из моих книг, ругал меня за колебания, половинчатость. Я помнил, какую роль он сыграл в дни Октября. А теперь он сидел у меня на улице Котантен, рослый, крепкий и похожий на обезумевшего ребенка; рассказал, что его вызвали в Москву, он поехал с молодой женой и грудным ребенком; в дороге жена плакала, и вдруг из Праги он поехал не в Москву, а в Париж. Он повторял: „Я не за себя боюсь — за жену“. А она говорит: „Без тебя не останусь...“ Я знавал некоторых невозвращенцев: Беседовского, Дмитриевского, это были перебежчики, люди морально нечистоплотные. Раскольников на них не походил; чувствовалось смятение, подлинное страдание». А в донесении Сурица, направленном в Москву 6 июля 1938 года, говорится, что именно от Эренбурга, оставившего в посольстве записку, полпреду стало известно о том, что Раскольников приехал в Париж: «Он [Раскольников] заявил, что остался как был коммунистом и совгражданином»…