Анна Здор. Работа над ошибками
Когда Варе исполнилось полгодика, мы с Алексеем разошлись. Я совершенно случайно узнала, что Барабаш, наведываясь в Питер, останавливается у бывшей жены. Сейчас понимаю: все люди совершают ошибки и какие-то надо прощать, но тогда сочла это предательством и поставила ультиматум «Разводимся!»
Это правда, что родители хотели мальчика и даже называли вас Антошкой?
— После рождения моей старшей сестры Насти родители мечтали о мальчике. Тем более что по всем приметам вроде формы живота к тому и шло, пол советские доктора определять еще не могли. Поначалу они вообще запрещали маме вынашивать ребенка из-за высокого давления, настаивали на аборте. Но мама приняла решение рожать. Однако в Белоруссии, где они с отцом-военным тогда жили, медики рисковать не захотели.
Мама отправилась в Алма-Ату к знакомым врачам. Но те проглядели, что ребенок в утробе перевернут, — об этом маме сообщила уборщица, в прошлом акушерка, которая мыла полы в палате. В результате я вышла на свет попой, плотно обмотанная пуповиной. Казалось, кто-то наверху очень хотел, чтобы я появилась, а кто-то другой, напротив, изо всех сил препятствовал этому. В своей жизни я еще не раз ощущала это мистическое противоборство.
Папа, Юрий Петрович, страшно расстроился, что родился не мальчик, и первое время даже не хотел на меня смотреть. Мама, Татьяна Семеновна, не знала, как примирить мужа с появлением девочки. Но однажды папа пошел со мной гулять, встретил сослуживцев, те стали восхищаться: «Надо же, как дочка на тебя похожа, просто копия!» С этого момента он меня принял и очень полюбил.
Убеждена, что ребенок, находясь в утробе, чувствует мысли и ощущения матери, и видимо, родительские ожидания отразились на моем характере: первые годы жизни я считала себя мальчиком и просила всех называть меня Антошей, а не Аней. Поведет меня мама в садик, прицепит бантик на голову — возвращаюсь в слезах, зажав скомканный бант в кулаке: «Меня на улице девочкой назвали!»
Дружила я исключительно с мальчишками, иногда хулиганила — однажды стекло в подъезде разбила, правда случайно... Дело было в Германии, куда папу перевели по службе, — он полковник, летчик-истребитель. В военном городке все друг друга знали, и маме сразу нажаловались: «Ваша дочь бьет стекла!» Но родители меня никогда не ругали.
В Германии, где прожила с трех до восьми лет, у меня было золотое детство: Барби, вкусная еда, жвачка и шоколадные батончики. Там я пошла в первый класс русской школы. А в начале девяностых папу поставили перед выбором: отправиться в Азербайджан, в Ситал-Чай, где шла война, либо оставить полеты и переехать в Подмосковье. Решение далось очень непросто. Он обожал небо и сам никогда бы от него не отказался, но прекрасно понимал, что детям нужно получать образование и делать это лучше в столице. После переезда наша жизнь стала более спокойной. Когда папа летал, мама за него очень переживала: всегда был страх, что может не вернуться, он похоронил многих сослуживцев...
Первого сентября мы с Настей пошли в школу в подмосковном Раменском и испытали культурный шок: у детей ничего нет — ни приличной одежды, ни обуви. Нас, приехавших из Германии и одетых в импортные вещи, обзывали фашистами. Впервые я поняла, что такое зависть: у сестры украли красивый пенал с фломастерами, разломали и разбросали по всей школе.
— Актерские задатки уже тогда проявлялись?
— Думаю, да. Мы с подругой часто представляли, будто снимаемся в кино. Тогда шел популярный мексиканский сериал «Моя вторая мама», и мы по аналогии «снимали» свой вариант под названием «Моя вторая собака». Придумали нехитрый сюжет: у героинь погиб домашний любимец и они завели другого — эту роль играл мой пес. Писали сами себе письма от поклонников, брали друг у друга интервью. Но я не думала, что все это станет моей профессией.
К слову о собаках: хотела быть ветеринаром — подбирала бездомных щенков, запоем читала книги про животных. Но родители учили смотреть на жизнь реалистично, поэтому папа предупредил: «Прежде чем лечить кошечек и собачек, придется проходить практику в совхозе, а там дадут перчатки по локоть и подведут сзади к быку. Ты к этому готова?» И я как-то быстро перестала романтизировать эту профессию.
Между тем участвовала в конкурсах чтецов, однажды даже выиграла поездку в «Артек». Сестра, которая сама подумывала об актерстве, но не решилась поступать в театральный, предложила попытать счастья мне. Я вдруг загорелась и не обращала внимания на то, что в школе многие твердили: «Там только блат или деньги! А у тебя ни того ни другого!» Родители тоже сомневались, у меня же откуда-то появилась уверенность, что поступлю непременно, а своей интуиции я доверяла всегда.
В результате прошла конкурс у Евгения Князева в Щукинском и в ГИТИСе на актерско-режиссерское у Леонида Хейфеца. Доверилась случаю — бросила монетку: орел — Хейфец, решка — Князев. Выпал орел. Отправила отца забрать документы из «Щуки», а их не отдают: «Вашу дочь уже берут!» Но папа все-таки аттестат вытребовал, перекинул мне через забор ГИТИСа, и я поступила к Леониду Ефимовичу. Помню, мне дали задание сыграть дамочку, которая идет по пляжу и флиртует с мужчинами. Задача оказалась непростой — я ведь была совсем наивной девочкой. Мастера потом говорили « Будем вытаскивать из тебя женщину». Давали играть и героинь, и стерв... А я долго не понимала: что это за женщины, где их в себе найти?