Новогодний сюрприз
Борис Николаевич был горазд на сюрпризы. Из семейного архива: 31 декабря 1999 года. Подготовка к Новому году — как у всех. Нарезаются салаты, наряжается ёлка, настроение соответствует историчности момента — через полдня цифры, обозначающие год с 19… поменяются на 20… — нам повезло застать такое!
Перекур на лестнице, светская беседа. Вдруг из квартиры этажом ниже выдвигается сосед Миша, который был часто либо пьян, либо нетрезв, но происходил из культурной семьи и мысли выражать умел складно (если только не пел песню ямщика): «Вот вы тут стоите, курите, — а там Ельцин в отставку подал». Верить Михаилу с ходу было нельзя, но, включив родное «Эхо», получил подтверждение и… немедленно проникся максимальным сочувствием к коллегам. Потому что праздничный эфир, расслабленный и ни к чему не обязывающий, тут же превратился в экстренный — с живыми гостями в студии, экспертами, аналитиками, прогнозами. Так что «тысяча девятисотые» годы проводили бодро и адреналинно. А можно сказать, что таким образом встретили и «двухтысячные». А как встретишь, — так и проведёшь, как мы помним. В этом смысле — всё к данной минуте подтверждается. Адреналинно живём мы эту четверть века после отставки Ельцина, чего уж.
«Я сделал всё, что мог»
Давайте сразу определим главное: фразы «Я устал, я ухожу» — не было. Не произносил Борис Николаевич таких слов, когда подал в отставку с поста президента. Сказано было иначе: «Я ухожу. Я сделал всё, что мог». «Я сделал всё, что мог» — это не «устал». Хотя по смыслу — возможно. Чтобы понять, что Борис Николаевич устал, — достаточно было просто посмотреть на него. И послушать — не так важно, что он говорил, просто интонации. Это был человек измождённый, нездоровый, выглядящий и звучащий гораздо старше своих не таких уж преклонных лет. Через месяц после отставки ему исполнилось 69. Его преемник уже сейчас старше на три года и ни в какую отставку уходить не собирается. А в Америке у президентов годам к восьмидесяти только самая жизнь в Белом доме начинается — с «рокировочками». Но Борису Николаевичу было отпущено всего 76 лет жизни, причём уход с президентского поста эту жизнь точно продлил.
Темп жизни в конце прошлого века был стремительным. Менялось всё, что только могло измениться. Менялся и Ельцин. И если жизнь, как тогда казалось (хоть, правда, и не всем), налаживалась, то президент страны — разлаживался. Боевой, задиристый, «народный» во всех проявлениях «народности», он как-то быстро стал увядать. Восхищение, уважение, желание идти за ним на баррикады сменялись неловкостью, недоумением и иронией. А для лидера — это совсем скверно. В нашу жизнь постепенно вошёл оборот «работает с документами» (это когда президент не появляется на публике, а его состояние вызывает недоумение). «Работа с документами» стала синонимом неспособности выполнять свои обязанности.
А после операции на сердце пошла фраза «рукопожатие крепкое». Отлично — для пожилого человека, перенёсшего сложную операцию, но не очень — как характеристика главы государства, который обязан быть крепок 24 часа семь дней в неделю 365 дней в году.
Возвращение в систему
Угасание Ельцина было похоже на слом. Выборная кампания 1996 года показала, что от прежнего Ельцина осталась, дай бог, половина. Его мобилизуют — уж не знаю, какими моральными и медицинскими способами, — и он выигрывает выборы в единственном в нашей истории втором туре, а после этого вскоре оказывается на операционном столе.
В октябре 1998 года было объявлено «об особом порядке работы» президента, то есть не полной дееспособности. Та самая «работа с документами». В октябре 1999 года у Ельцина тяжёлый грипп, в ноябре пневмония… Он и внешне, и стилистически, и даже своей нечленораздельностью становился похожим на Брежнева или на некий собирательный образ позднесоветских старцев, которые до гробовой доски сидели на своих постах, олицетворяя такую же дряхлеющую советскую систему. Но Ельцин-то всем своим существом эту систему отрицал, был её низвергателем, могильщиком. И вдруг сам превратился в пародию на то, что сам опровергал.