Город исторической доказанности
Великий Новгород: миф об альтернативной истории России
Этот город выстроен так, будто находящийся в его центре кремль — невероятное сокровище, которое нельзя осквернять присутствием простых человеческих радостей, подпуская их ближе чем на километр. Только высокая духовность новгородской Софии, только думы о русской истории вокруг памятника тысячелетия. Тот же регламент — пространственная почтительность к древнерусским памятникам — соблюдается по всему городу. Это уникальная городская структура, и в известном смысле именно она кажется самой интересной чертой города.
Этот текст — часть проекта «Портреты русской цивилизации», в котором Григорий Ревзин рассказывает, как возникли главные города России, как они развивались, как выглядят сейчас и почему так вышло.
В 1862 году в Новгородском кремле был открыт памятник «Тысячелетие России» работы Михаила Осиповича Микешина. Поскольку в нем в краткой скульптурной форме резюмирована история государства, от призвания варягов до Крымской войны, то его используют как объект обязательного экскурсионного показа и рассказа об этой истории, а его изображения часто встречаются на разнообразной печатной продукции — от школьных дневников до маек. Это очень известное произведение. Менее известен контекст, в котором оно расположено. Оно стоит на старой дороге из Петербурга в Москву, которая входит в кремль через Воскресенские ворота и выходит через Пречистенскую арку, с одной стороны от него — Софийский собор и комплекс презануднейших епархиальных канцелярий, с другой — комплекс Присутственных мест, по сравнению с которыми епархиальные канцелярии выглядят все же довольно-таки затейливыми, живописными сооружениями.
И более ничего. Крайняя многочисленность и величественность событий, которые запечатлены на памятнике, мысленно настолько погружают в интенсивность русской истории, что мало кому приходит в голову удивиться тому, как пусто кругом. А это все же поразительно. Если зайти за здание Присутственных мест, то вы окажетесь на территории, где нет вообще никаких строений. И даже как бы и не было. Раскопки на территории детинца фиксируют какой-то удивительный пейзаж — с XVI по ХХ век культурный слой практически отсутствует, то есть никакой жизни тут и не было. Правда, по документам мы знаем, что тут были государствообразующие институции, Пыточный двор например, но его, видимо, строили без помпы, даже фундамента нет. Но даже если б и был, то при всей важности этого учреждения его как-то мало. Новгородский кремль — это большая территория, целый город, тут должны бы быть дома, улицы — и ничего. Вместо центра города поле, ухоженное, но пустое. Там одинокие граждане занимаются йогой. Интересно представить себе такое в Московском Кремле.
К востоку от кремля протекает Волхов, и берег занят огромным пляжем, как будто это не река, а Средиземное море. Хотя на самом деле немногие туристы приезжают в Новгород именно для пляжного отдыха. А с трех сторон кремль окружен обширнейшими парками шириной метров 300, в два раза шире, чем Александровский сад в Москве. И опять же это парк ухоженный, но более или менее пустой.
Это уникальный город, центр которого образует территория в 50 га, практически свободная от услуг и торговли. Причем это что-то идеологическое. Вообще-то Новгород — благополучное место, с торговлей, явно превышающей то, что ждешь от города с населением в 200 тыс., с кафе и ресторанами вполне столичного уровня. Помнится, в 2010-е годы Михаил Пиотровский провалил идею устроить на Дворцовой площади в Петербурге новогодний каток, мотивируя это тем, что в Эрмитаже рядом находятся выдающиеся произведения мировой живописи, кататься рядом с которыми и даже думать о катании на коньках кощунственно. Здесь что-то такое же.
Слов нет, древнерусское наследие Новгорода вполне достойно тех же мер символического пространственного почтения, что и полотна Рембрандта в Эрмитаже,— спорить с этим бессмысленно, следует принимать как данность. Абсолютное большинство храмов древнего Новгорода помещено в городской контекст, который можно назвать идеальным для экспонирования и экскурсионного изучения. Рядом с ними нет никаких строений, срублены деревья, они стоят на зеленых партерах, это очень удобно, очень красиво и достойно всяких похвал. По степени постриженности травы можно судить о ранге памятника — у Спаса Преображения на Ильине улице идеальный английский газон, а у Рождества Богородицы в Перыни в середине лета может случаться живописное разнотравье, свидетельствующее о том, что изучение этого памятника хотя и приветствуется, но является факультативным. Это город-музей, и хотелось бы, чтобы так было везде. Но, поймав себя на этом желании, следует вспомнить, что больше такого нет ни в одном древнерусском городе.
В принципе в России принят оптимистический взгляд на историю уничтоженных городов в том смысле, что на них это мало сказывается. Мы знаем, что в 1386 году Смоленск вымер весь, последние пять (по другим сведениям, десять) жителей вышли из него и заперли ворота снаружи. Мы знаем, как Москва сгорела в пожаре 1812 года. Но хотя эти события драматичны, через какие-то 20 лет все вполне восстанавливается и даже процветает. Так что очень сильно переживать как бы и не стоит — мало ли чего потребует историческая необходимость. Вероятно, поэтому мы и рушим города с известной легкостью. Но Новгород как раз исключение. После того как Иван Грозный уничтожил город в 1570 году, он, в общем-то, никогда не восстановился, это был великий город, а стал уездный. Бессмысленность и дикая лютость грозненского разорения — фактически это был геноцид новгородцев, при населении города в 30 тыс. человек минимальное количество казненных оценивается в 27 тыс.— заставили это место оцепенеть. И ничего даже отдаленно сравнимого с большим процветающим городом XII–XV веков оно больше из себя произвести не смогло.
Русское государство по результатам грозненского правления укрепилось необыкновенно — после Смуты (1611–1617) в городе осталось живыми 527 человек. «В Великом Новгороде Софийская сторона вся пуста и разорена до основания, а на Торговой... стороне также многие улицы и ряды пусты; в которых... улицах и есть жилишка, и тех немного: в улице человек по осьми и по десяти, да и те бедны и должны»,— пишут новгородцы в челобитной московскому князю. То, что наросло за век, было вычерпано Петром Великим сначала для нужд Северной войны, а потом для строительства Петербурга, после основания которого Новгород лишился всякого административного и военного значения. Некоторое оживление произошло при Екатерине, в правление генерал-губернатора графа Сиверса, но основные свои усилия он потратил на обустройство губернии, а в городе только построил Путевой дворец и Гостиный Двор на Торгу. Своеобразный расцвет Новгород пережил при Александре I, когда Аракчеев превратил его в центр военных поселений (из 17 тыс. населения 12 тыс. военные): огромное пустое место перед кремлем, из которого потом выросло полукольцо парков,— это плац-парад для войск.