Андрей Могучий
Режиссер главного спектакля десятилетия — сенсационного трагифарса «Холопы» по полузабытой пьесе Петра Гнедича — Андрей Могучий ювелирно жонглирует жанрами и демонстрирует безупречное владение крупной формой и работой с пространством. Авангардист и экспериментатор всю жизнь исследует и строит новый театр: в 1989-м выпускник радиотехнического факультета ЛИАПа, а затем кафедры режиссуры и актерского мастерства ЛГИТМиКа создал независимую группу «Формальный театр», основал лаборатории молодой режиссуры, работал с оперой и балетом, ставил моноспектакли и цирк, а потом взял и перепридумал БДТ: «Губернатор», «Материнское сердце» и «Холопы» — стали легендами репертуара. В последних он показал на академической сцене сложносочиненную и многоуровневую историю, где соединились все его любимые приемы: эксцентрика и гротеск, «монтаж аттракционов», игры со временем и пространством, музыкальность. Автор журнала «Сеанс» Екатерина Трус отправилась к мастеру и узнала, чтó время делает со спектаклем (и с человеком).
Молодые и бóрзые
С чего у вас все начиналось в театре, Андрей Анатольевич?
В 1980-е единственно правильным движением в театре мне казалось почти религиозное служение, самоисследование. Мы тогда много пафосных слов говорили: театрритуал, паратеатр.
У нас были какие-то видеозаписи тренингов Гротовского (Ежи Гротовский — польский режиссер и педагог, один из главных реформаторов и теоретиков театра ХХ века, выбрал своим методом синтез актерской игры, психотерапии и ритуала. — Прим. ред.), на машинке напечатанные самиздатские тексты Михаила Чехова (актер, педагог, автор книги «О технике актера», после эмиграции из России преподавал в собственной школе в Калифорнии, был номинирован на «Оскар» за роль в фильме Хичкока «Завороженный». — Прим. ред.), к нам приходили разные «носители истины» и обучали восточным практикам. Мы занимались трансовыми состояниями — для нас тело было основой для изучения себя, хоть и были мы в этом смысле абсолютными дилетантами.
Это было удивительное время. Мы могли себе позволить по шесть часов в день заниматься подробными глубокими процессами существования. Такая почти наука, фундаментальное искусство, если применима такая формулировка. И никакой зритель нам, молодым и борзым, был не нужен. Несколько лет так прошло. В результате процесс себя исчерпал, надо было бы уже что-то внятное сделать. Спектакль какой-то. И я поставил «Лысую певицу» Ионеско (одно из ключевых произведений «театра абсурда». — Прим. ред.). Поставил и понял, что спектакль не имеет никакого отношения к тому, чем мы занимались все эти годы — в процессе его создания использовались совершенно иные механизмы. Позже Кристиан Люпа (польский режиссер и сценограф, сделал своим методом не игру, а сценическое существование актеров на сцене и прием спонтанного действия. — Прим. ред.) со своими «танцами тела» соединил для меня несоединимое. А тогда у меня возникло неприятное ощущение о зря потраченном времени, так как одно не проросло в другом, не нашло выход. Случился разрыв, семилетний срок — предельный для существования «секты». Я это именно «сектой» и называю. Мы внутри слишком помешались, и фанатизм этот начал приносить урон. Какаято связь друг с другом, с «тонкими мирами» закончилась, я это остро почувствовал.
Спектаклем «Лысая певица» начался совершенно другой период жизни, который, в каком-то смысле, длится до сих пор — период постановочного театра. В 1989 году возник «Формальный театр», мы называли себя «Группа “Формальный театр”», и в нем было что-то от роккультуры, от принципа существования музыкальных групп. «Лысая певица», Orlando Furioso и «Школа для дураков» — самые знаковые для меня работы, по ним можно определить периоды истории «Формального театра», проследить ход поколений.
Стереоскопические картинки
С чего началась ваша автономная от независимого «Формального театра» жизнь?
По приглашению Фокина я пришел в Александринку (Валерий Фокин тогда был художественным руководителем. — Прим. ред.). Он меня впустил в волшебный мир федерального театра, я впервые начал зарплату получать. Он очень много для меня сделал. Во всех смыслах: профессии, возможностей, не-вмешательств, режиссерской свободы, уровня доверия. Он позволял мне работать так, как мне нравится. Фокин владеет фантастической способностью шлифовать спектакли, расставлять в них недостающие знаки препинания. Когда он видит уже какой-то результат, то может сделать дватри замечания, буквально полслова — и все встает на место. И это, конечно, очень круто. Такой мой старший брат. В целом, в Александринском театре прошли самые спокойные, беззаботные годы моей художественной жизни. У меня не было никаких административных обязанностей или бюрократических хлопот. Я просто делал то, что хотел.