Школа без дураков
Советский технологический прорыв стоял на фундаменте имперского образования, а опыт экспериментов в российской школе послереволюционного периода часто был горьким. Какой должна быть работа над ошибками и можно ли исправить «систему»? Об этом — в интервью с директором Школы имени А. Н. Колмогорова (СУНЦ МГУ) Кириллом Семеновым
Система школьного образования в очередной раз стоит на перепутье. Ее точно будут реформировать: в текущем году планируется утвердить новую стратегию развития образования на десять, а возможно, и на пятнадцать лет. Каких трансформаций сегодня ожидают на местах? Было ли в истории российской школы «наилучшее время»? В чем измерять качество образования и почему стране жизненно необходимы хорошие математики и физики? Эти вопросы мы обсуждаем с Кириллом Семеновым, директором легендарной российской школы, кузницы будущих математиков, физиков и программистов — Специализированного учебно-научного центра (школы-интерната) имени А. Н. Колмогорова (СУНЦ МГУ).
— Исторически сложилось так, что в сфере образова ния главным заказчиком в России является государство. Оно ставит задачи. Есть понимание, что сегодня нужно нашей стране?
— Зачем нужна большая наука таким странам, как Россия, США, Китай? Причина проста: делать самое-самое лучшее оружие. Имеешь лучшую фундаментальную науку — делаешь лучшее оружие. Если не стоит задача соревноваться за место в первой тройке-пятерке, можно понизить себе цель. Скажем, иметь хорошую индустрию — тогда наука может быть «послабее». Когда от тебя не требуется вообще ничего, можно даже обсуждать финскую модель образования. Кто-нибудь слышал, чтобы финские школьники победили в какой-нибудь международной олимпиаде по физике или математике?
Задача зависит от того, чего хотят государство и его народ: уцелеть на перекрестке всех дорог в Евразии или отсидеться в далеких финских лесах-болотах. Поэтому у нас в стране должны быть такие школы, как СУНЦы, Физтех-лицей, Лицей МГТУ, которые будут пытаться направить своих выпускников в организации, которые делают «большие дубинки».
Есть также задача возродить профессиональное образование — систему ПТУ, колледжей, технических училищ. Хотя, нужно отметить, железнодорожный колледж чувствует и чувствовал себя в любое время прекрасно, потому что железнодорожная система была жива, жива сейчас и успешно работает. И хотя про медицину бесконечно плачутся, но конкурс в медицинские образовательные учреждения во все времена был огромный.
Если систему ПТУ не реанимируют, промышленности в конце концов придется самостоятельно готовить кадры для работы на станках.
— Последние сто лет наша система образования пере живала яркие взлеты и падения— от одной из лучших систем образования в мире, передовых достижений в науке и космосе, пик которых был в шестидесятые годы, до анархии девяностых. И вот мы снова стоим перед лицом проблемы обеспечения технологического и научного паритета с ведущими странами мира. Кажется, есть даже некоторые исторические аналогии с началом двадцатого века.
— Начнем с того, что советский технологический прорыв стоял на весьма надежном фундаменте. Может быть, в Российской империи была не самая лучшая в мире наука, но кадрами, что остались и не уехали, советскую власть она обеспечила. Взять того же Жуковского, без которого наша авиация была бы невозможна. Существенная часть советской научной элиты начала свое образование еще в классических царских гимназиях. К примеру, академик Андрей Николаевич Колмогоров, его друг и соратник академик Павел Сергеевич Александров начинали учиться еще в гимназиях при царе, а потом, в двадцатые годы, учились в университете у выдающегося математика академика Николая Николаевича Лузина, который сформировался как ученый в царское время.
В двадцатые годы прошлого века, практически ровно сто лет назад, у нас было время диких экспериментов. В университетах упраздняли факультеты, активно использовался бригадный метод обучения. Некоторые горячие головы предлагали даже создать «пролетарскую математику».
В тридцатые годы эксперименты закончились. Вузам вернули факультетскую систему, запретили бригадно-групповой метод обучения. В 1933 году школьную систему почти вернули к традиционному образцу, который, в свою очередь, был весьма похож на классическую немецкую гимназию. (К концу сталинского правления в школе, раздельной для мальчиков и девочек, преподавалась логика и готовилось преподавание латинского языка.)
Инженерные кадры для советской индустриализации требовались, но с 1 сентября 1940 года было введено платное обучение в восьмом–десятом классах средней школы, в техникумах, педагогических училищах, сельскохозяйственных и других специальных средних заведениях, а также в вузах (это было отменено в 1956 году). Сумма оплаты была ощутимая. Актер Евгений Семенович Матвеев писал в своих воспоминаниях, что для него, выходца из деревни, это было трагично. В то же время в военных училищах образование было бесплатным. Из этого становятся понятны приоритеты государства в тридцатые–сороковые годы.
— Несмотря на все эти пертурбации, научного потенциала хватило на советский атомный проект и на рывок в космос в шестидесятые годы. Но вслед за этим ярким всплеском последовал откат.
— Считается, что именно при Хрущеве появилась идея, что квалифицированный рабочий — более ценный кадр, чем инженер. Тем не менее именно при Хрущеве массово появляются специализированные математические школы по всей стране, в том числе наша школа, открываются заочные школы для школьников.
В девяностые годы происходили разные вещи, последствия которых мы еще долго будем изживать. Взять хотя бы попытку приватизировать МГУ, о чем в одном из интервью рассказал Виктор Антонович Садовничий. В целом же, однако, на образование наплевали, и оно оказалось предоставлено само себе. При этом зарплаты в этой сфере были низкие, как и у всех бюджетников в то время. Но самое страшное — российская система образования оказалась совершенно беззащитна перед новыми педагогическими экспериментами.
В систему пришли люди, которые стали предлагать то, что мы уже проходили в тридцатые годы: снова внедряют «проектный метод», или «компетентностный подход», — не давать в школе знания, а учить компетенциям. Хотя невозможно научиться учиться, если не изучать какое-то конкретное знание.
В нашей истории таких примеров хватает. Но в советское время экспериментаторов иногда все же удавалось остановить. Например, в шестидесятые–семидесятые годы началась замена математических учебников на более наукообразные. Причем мода на наукообразие в школьной программе была мировая. Была такая анонимная группа французских ученых-математиков — Бурбаки, и вот они выдвинули эту программу: внести в школу (даже младшую) понятия теории множеств, изучать в школе графы. У меня даже есть переведенная с французского языка книжка для детского сада по теории графов. Академик Владимир Игоревич Арнольд, ученик Колмогорова, писал, к чему это привело. Французский школьник, отвечая на вопрос, чему равно три умножить на четыре, отвечает, что «равно тому же, что и четыре умножить на три, потому что это коммутативно, а сколько, я не посчитаю».