Зона развлечений | Рассказы
Традиционно публикуем новую порцию миниатюр с конкурса-семинара «Вареники», который проводит ростовский КЛФ «Притяжение». В нынешней подборке рассказы сразу трёх конкурсных «заездов» — за октябрь, ноябрь и декабрь.
Больше рассказов от авторов семинара вы можете прочитать в электронном фэнзине «Притяжение»: club-attraction.ru
Ольга Дорофеева
Лотова жена
«Бог не мог не знать, о чём я думаю, и всё же признал меня достойным жизни».
Под ногами — белые острые камни, белая пыль, смешанная с солью. Над головой пышет жаром раскалённое небо. Скарб, закрученный в тюк, давит на плечи. Сзади тяжело дышат юные дочери и Ирит, а каково ему, старику? Лот украдкой смотрит на жену: как быстро она стала старухой. Сгорбленная, седая, кожа потемнела, как пергамент, но что в письменах его? Мудрость или только уродство морщин? Лот вздыхает. Жена останавливается и, закрыв глаза, вытирает пот со лба грязной ладонью. Ничего в ней нет — ни сил, ни любви, ни страсти. Немудрено, что она не нужна больше Лоту.
Ирит совсем другая: лёгкая, звонкая, как вода в весеннем ручье. Лицо её белое, как тога сановника, губы красные, как от укуса. Глаза чёрные, как ночь, и сияют как звёзды. Две ночи смотрят на Лота, два бездонных сундука драгоценностей. Куда он мог спрятаться, неужели под юбку к старой Юдифи? Потому и ослушался Бога, вместе с семьёй взял Ирит. Всего одна девочка, разве это что-то изменит?
«Раз он решил, чтобы я выжил, то, может, хотел от меня нового потомства? — размышляет Лот. — Юдифь не сможет родить, она давно бесплодна, как сухие клубки перекати-поля. Значит, нужна новая жена, чтобы выполнить его волю. Дочери будут не против, они смолчат, перетерпят. Но Юдифь! Что она сделает? Расцарапает щёки в кровь, завоет, как волчица? Или бросится на Ирит, схватит за косы?» Он представил, как жена тянет скрюченную руку к нежному лицу любимой.
— Юдифь, — тихо позвал, — послушай…
Мысли шевелились в голове неоконченными, неполными обрубками. Но в них было что-то. Лот сосредоточился, словно над клубком змей, запустил руку и вытащил одну, содрогаясь от гадливости и омерзения. Но это был выход.
— Юдифь, — она повернулась к нему, подняла взгляд от каменистой тропы. Такие знакомые глаза, родные… Но Ирит!
— Я рассказал тебе не всё, что велел Бог, — зашептал Лот. — Есть ещё одно дело, только для тебя. Начинай сейчас считать от десяти и, когда дойдёшь до одного, обернись к Содому. Так угодно Богу, понимаешь?
— Да, — Юдифь кивнула. — Десять.
Так легко…
— Девять.
…и просто.
— Семь.
Поверила.
— Пять.
Он будет свободен.
— Три.
Вместе с Ирит.
— Один.
Остановившись, она смотрела ему в глаза молодым, пронзительным взглядом.
— Юдифь!
— Раз ты хочешь, — она повернулась.
И услышала, как рядом её муж рассыпался бесформенной соляной кучей.
Максим Тихомиров
Мубаб
Когда всё закончилось, на сеновал заглянула луна. Ветер снаружи шумел кронами древолистов. Пров жарко дышал в шею, остывая. Внутри было горячо и сладко. Мубаб знал: получилось. Было стыдно и радостно — как всегда.
— Что теперь? — спросил Пров, застёгиваясь. — Когда?
— Завтра, — ответил мубаб.
Зажмурился. Устал — от синюшности чужих губ, от натуги чужого дыхания, от смрада скорой смерти — тоже чужой.
Для Прова было почти уже поздно. Мубаб едва успел. Ничего не поделать: людей много, а мубабов — нет. Здешняя земля сильно к себе тянет, быстро сводит в могилу. Без мубабов короток людской век. Мубаб же стучит в дверь лишь тогда, когда приходит время.
— Уверен?
— Ага.
Мубаб свернулся в клубок и сразу уснул. В ночи светились окна дома. Пров, загребая отёкшими ногами, побрёл туда.
Всходила вторая луна.
***
Назавтра тошнило. По-малому гоняло каждые пять минут, а привычно целить, держа рукой, мешал живот. Не привыкать — знал, что это ненадолго.
К вечеру начались схватки. Мучился молча. Забрела, гремя чешуёй, корова, жевала жвачку, смотрела грустно. Фёкла, Провова жена, немолодая и уже некрасивая, заглянула на сеновал. Мубаб застонал. Фёкла ахнула, присела рядом, заглянула в глаза.
— Чей? — спросила, как потребовала.
Мубаб виновато улыбнулся.
— Мальчик?
Мубаб кивнул, закусив губу.
Отошли воды.
***
— Хорошенький, — сказала Фёкла, когда всё закончилось.
Мубаб отвернулся. Ребёнок пищал.
— Голодный, — добавила Фёкла.
Тронула украдкой свою пустую грудь. Взглянула на налитую мубабову.
— Ни к чему это, — поморщился мубаб. — От голода точно помереть не успеет.
— Делать с ним что?
Мубаб пожал плечами.
— Сердце достань. Отнеси мужу. Мужнино износилось всё. Накорми. Будет муж как новый. Сто лет ещё проживёте.
— А потом?
— А потом вас опять мубаб навестит.
Фёкла заревела в голос.
***
— Не хочу, — сказала потом. — Не буду!
— Помрёт муж. А дитё вырастет. Быстро. Получится новый муж. Глупый только. Ну, да ты баба неглупая — научишь, чему нужно.
Помолчали. Фёкла решилась. Приложила ребёнка к мубабовой груди. Мубаб слушал, как крошечное сердечко бьётся рядом с его собственным.
— Полюби меня, мубаб, — попросила Фёкла. — Деток хочу, а нутро не родит. Господь велел и эту землю заселить, а как? Она необъятная, а нутро износилось. Чую, мубаб: от тебя — рожу.
— Родишь, — улыбнулся мубаб.
Полюбил.
К третьей луне дальше пошёл под чужими звёздами.
Вдогонку в два голоса нёсся детский плач.
Тимур Максютов
Следующий!
Семь.
Ободранными пальцами дёрнуть клапан разгрузки.
Шесть.
Нащупать продолговатое яйцо гранаты. Omne vivum ex ovo *1. Смерть тоже из него. Конец отсчёта.
Для меня. И для этих, ниже по каменистому склону — вопящих, предвкушающих. Они уже поняли, что я пустой; что последний магазин, выплюнув последнюю очередь, превратился из надёжды в ничто, в смятую банку из-под пива, в использованный презерватив.
Они ухмыляются, дают отдых раскалённым стволам и сладострастно поглаживают рукоятки опытных ножей. Вечно голодных ножей. Ножи нахлебаются моей — ещё живой — крови. Ножи будут минусовать: минус ухо, минус сморщенный от ужаса пенис. Плюс девять метров вытянутых на свет божий (божий?!) кишок. Итог под чертой: мои потроха и тягучая слюна на изуродованных счастьем харях мучителей.