Несбывшаяся кадриль
Стоит на Пречистенке каменный двухэтажный особняк. С ним связано странное переплетение судеб двух необыкновенных женщин, посвятивших жизнь танцу.
На рассвете шестнадцатого мая 1921 года тяжелая дубовая дверь отворилась и на сонную Пречистенку вывалилась веселая актерская компания. Всю ночь в доме Александры Михайловны Балашовой-Ушковой (после революции хозяевам оставили только спальню размером с небольшой зал и отделенный от нее маленькой гардеробной будуар в стиле Людовика XV) отмечали завершение сезона в Большом.
На закрытии давали балет «Волшебное зеркало», в котором прима Императорских театров Балашова исполняла роль Принцессы. Она по-прежнему, несмотря на смену власти, танцевала заглавные партии, специально для нее в этом сезоне хореограф Александр Горский поставил «Танец Саломеи» на музыку Рихарда Штрауса.
В ту ночь время летело незаметно, и товарищеский ужин затянулся. Ранним утром на безлюдной Пречистенке долго искали извозчиков, шумно рассаживались, обнимались и прощались до осени. Балашова тоже уезжала вместе со всеми. Уверяла, что направляется на вокзал, а оттуда на дачу. Где-то по дороге якобы должна встретиться с мужем. Вынесли багаж, вещей с собой она взяла немного. Друзья желали хорошо провести лето.
Больше в Москве ни балерину, ни ее супруга никто не видел. Скорее всего это было решение Ушкова, имевшего достаточно оснований покинуть страну: в годы красного террора его как классового врага в любой момент могли арестовать. Таинственное исчезновение семейной пары породило множество слухов: мол, бежали они столь поспешно, что прима оставила в тайнике все свои драгоценности.
Александра Михайловна была последней владелицей двухэтажного особняка. Миллионер-чаеторговец и меценат Алексей Ушков после свадьбы, подобно многим в купеческой среде, переписал его на жену.
Когда-то, рассказывал муж Сашеньке, на месте их семейного гнезда стоял дом, который, по преданию, спроектировал знаменитый архитектор Матвей Федорович Казаков. Во время пожара 1812 года он сгорел, и позже здесь построили другой, предназначавшийся для Христиана Лодера. Его лечебница находилась неподалеку. Известность немец приобрел благодаря оригинальному врачебному методу: поутру горожане, мучающиеся разнообразными недугами, приезжали к доктору на прием, выпивали прописанную порцию минеральной воды, а затем совершали длительный моцион.
Зеваки постоянно лицезрели «болящих» аристократов, нарезающих круги по парковым дорожкам, и не понимая смысла действа, прозвали их по имени профессора-немца «лодырями». Его метод обогатил русский язык выражением «лодыря гоняют».
Через несколько месяцев после внезапного исчезновения хозяев в балашовских покоях поселилась приглашенная новой властью в Москву «товарищ» Айседора Дункан. Для сорокачетырехлетней американской танцовщицы этот приезд в Россию стал далеко не первым. Она попала сюда еще в конце 1904 года, перед Рождеством, правда не в Москву, а в Санкт-Петербург, и сильно удивлялась, что здесь еще только двенадцатое декабря — русские жили по старому стилю. В свои двадцать семь лет «божественная Айседора», как величали ее поклонники, находилась на вершине славы и недавно в Грюневальде под Берлином открыла хореографическую школу для девочек, о которой мечтала с детства.
С ранних лет Дора Энджела, младшая из четырех детей Джозефа Чарльза Дункана, танцевала как чувствовала, стремясь привнести в классические балетные движения нечто свое — девушку привлекало древнегреческое пластическое искусство. На сцену она выходила в полупрозрачных свободных туниках. Однажды перед выступлением, гласит легенда, Айседора налила себе виски, но бокал выскользнул из рук и содержимое выплеснулось на ее золотую сандалию. Дункан разулась и в тот вечер танцевала босиком. Успех был необычайным. Отныне ее называли «божественной босоножкой».
...Тринадцатого декабря 1904 года предстояло выступление в зале Дворянского собрания. «Не буду даже осматривать его, — писала Айседора, сидя в громадном номере гостиницы «Европейская». — Клянусь, не буду... Если бы я могла заснуть и проснуться только тридцатого...» — в тот день танцовщица возвращалась в Берлин. Она пребывала, как сама это называла, в привычном состоянии безумной влюбленности и после нескольких неудачных романов, казалось, встретила свою судьбу.
Пять дней, проведенных в Петербурге, вместили много событий. Тринадцатого декабря (двадцать шестого по новому стилю) с огромным успехом прошло выступление под музыку Шопена. На следующий день к ней в гостиницу приехала выразить свое восхищение закутанная в соболя Матильда Кшесинская и пригласила вечером в ложу на свой спектакль. Айседора, всегда отрицавшая классический балет, не могла не оценить мастерство примы Мариинского театра. Потом ужинали в ее роскошном дворце.
Вскоре такая же история повторилась с Анной Павловой. Дункан оказалась у нее в гостях, куда был приглашен и художник Лев Бакст, вдруг предложивший заокеанской знаменитости погадать по руке. Увидев на ее ладони два креста, он произнес: «Вы добьетесь великой славы, но потеряете двух существ, которых любите больше всего на свете». Дункан опешила: кто же это? Неужели один из них — Гордон Крэг, ее любимый Тэдди, к которому она рвется в Берлин?
К слову, в свои тридцать два года известный британский режиссер-модернист имел уже семерых детей: четверых от жены, с которой расстался и вроде как намеревался разводиться, одного от актрисы Джесс Дорин и двоих от скрипачки Елены Мео, ждавшей от него третьего ребенка.
Айседора об этом знала, в самом начале их отношений Тэдди говорил, что собирается через четыре месяца жениться на скрипачке. Впрочем, ей наверняка не было до этого дела — танцовщица настолько увлеклась, что впервые сама мечтала родить ребенка. Но англичанин хотел, чтобы возлюбленная бросила театр. «Почему бы тебе не оставаться дома и не точить мне карандаши?» — недоумевал Тэдди, и, по словам Дункан, «завязалась отчаянная битва между гением Гордона и моим искусством».
В сентябре 1906 года у них родилась дочь, которую назвали древним ирландским именем Дидре. За полтора года до этого Айседора вместе с Гордоном снова приехала в Петербург на гастроли. Впоследствии она считала, что начало первой русской революции навсегда изменило ее жизнь. Бунтарка на сцене, она с готовностью приняла и идеи построения нового мира. Поэт Андрей Белый, присутствовавший тогда на ее концерте, записал: «Движения Дункан были для нас символом молодой революционной России».
Увы, свободный союз Айседоры и Гордона оказался сложным для обоих, они расстались, и вскоре постановщик, как и собирался, женился на Елене Мео.
...Выпускница Московского хореографического училища девятнадцатилетняя Сашенька Балашова конечно слышала о двадцатидевятилетней заграничной знаменитости, возможно, даже была на каком-то выступлении. Первого августа 1905 года ее уже зачислили в труппу Большого театра. Всего через год девушка дебютировала в шестой картине «Конька-Горбунка» в роли Царь-девицы, а потом практически без репетиций заменила внезапно заболевшую Екатерину Гельцер в ведущей партии «Лебединого озера».
Можно сказать, ей везло: по разным причинам из Большого почти одновременно ушли три ведущие балерины — Аделина Джури, Любовь Рославлева и Энрикетта Гримальди — и Балашовой стали доверять главные партии. В 1909 году под руководством Александра Горского она блестяще выступала в Лондоне.
Сашенька представляла собой идеальную балерину русской школы и чем-то напоминала знаменитую Матильду Кшесинскую. В 1911 году на гастролях в Петербурге критики называли ее «дитя московской Терпсихоры». Появился и постоянный партнер Михаил Мордкин: дуэт не только танцевал классику, но и выступал с эстрадными номерами. Например в «Матросском танце» Александра появлялась в тельняшке и брюках-клеш, залихватски «попыхивая» огромной трубкой.
Софья Гиацинтова вспоминала: «Блистательная пара. Она — похожая на пушистого котенка, пухленькая и тоненькая одновременно, точная в движениях, веселая и скромно-обольстительная. А Мордкин — большой художник необычайного темперамента. Его тело напоминало древнегреческие статуи, но было одухотворено пламенем огромного дарования — в движении рассекало воздух...»
Особенно хороша Балашова была в главных партиях «Спящей красавицы», «Тщетной предосторожности», «Арлекинады». Она говорила: «Театр для меня — храм». В этом храме балерина и встретила будущего мужа. Общие знакомые сомневались, смогут ли ужиться вместе столь разные люди: тихий, скромный, будто созданный для семейной жизни Алексей Константинович и целиком преданная своему искусству темпераментная Сашенька. Однако брак — для Ушкова второй — получился счастливым. Он сразу принялся перестраивать свой особняк на Пречистенке «в стилях», как было заведено у богатых москвичей на рубеже нового столетия — создавать достойную оправу молодой супруге. Для ее домашних репетиций появился зеркальный зал. А собственное имя хозяин увековечил в мавританской гостиной, где над камином арабской вязью несколько раз повторяется его фамилия.