Екатерина Васильева. Непридуманная история
Мы с мамой смотрели телевизор. В Питере шел фестиваль фильмов, посвященных Победе. Мелькают знакомые кадры: рядовой Алеша Скворцов встречает девушку Шуру. Именно эта роль в "Балладе о солдате" сделала знаменитой мою маму - народную артистку РСФСР Жанну Прохоренко. Но почему картину представляет не она, а Светлана Светличная - вдова Владимира Ивашова? Маму не позвали на фестиваль. Она молча сидела рядом со мной и курила одну сигарету за другой. Материал был опубликован в декабре 2011 года.
Через два дня ей исполнилось семьдесят. И снова никто, кроме нас, родных, не вспомнил, не поздравил с юбилеем. Я чувствовала, как ей больно и обидно. Но мама не произнесла ни слова. Считала, что выплескивать эмоции на близких недостойно. Только когда она ушла навсегда, я поняла, как много не знала о маме. Мне было достаточно того, что она всегда рядом — нежная, спокойная, надежная. Теперь изо всех сил пытаюсь собрать по кусочкам опустевший без нее мир, по фрагментам — ее жизнь. Со мной и без меня...
При рождении маму назвали Жаннетой. На вопросы журналистов она отшучивалась: «Когда я родилась, время было тяжелое. Прекрасного вокруг не наблюдалось. Вот люди и старались давать детям хотя бы красивые имена».
Может, и так. А может, это была семейная традиция. Бабушка Элеонора — полька из обедневшего дворянского рода. Ее сестру звали Викторией, маму — Франциской. Мой дедушка Трофим погиб в первый же месяц войны, а бабушка с сыном Леней и дочкой отправилась в эвакуацию на Урал. Жаннета с детства узнала, что такое голод, может, поэтому всю жизнь для нее было важно, чтобы никто не ушел из ее дома голодным, а уж готовила она просто потрясающе.
После войны бабушка с детьми и сестрой жили в Ленинграде, в огромной коммуналке. Позже дядя поступил в мореходку, служил на Северном флоте, а мама стала студенткой Школы-студии МХАТ.
Там и заметила ее ассистент по актерам из съемочной группы Григория Чухрая. Роли в картине «Баллада о солдате» были давно распределены, уже даже съемки шли, но Чухрай получил травму и возникла пауза. Режиссер рассказывал потом, что лежа в больнице, вдруг подумал: травма случилась не просто так, ему надо что-то менять, герои не те — слишком взрослые и опытные, в них нет чистоты и невинности, отчего вся история приобретает совсем другой, неправильный смысл. И Чухрай убедил руководство «Мосфильма» дать шанс дебютантам Жанне Прохоренко и Володе Ивашову.
Канны, куда привезли фильм для участия в конкурсе, чуть не довели маму до слез. По знаменитой лестнице Дворца фестивалей следовало подниматься в вечернем платье, которого у нее, естественно, не было. Представитель «Совэкспортфильма» приобрел для актрисы Прохоренко вечерний туалет, сшитый по последней парижской моде. Мама примерила платье и разрыдалась: «Как я покажусь на людях с таким декольте? Стыдно!» Еле уговорили.
Необходимость считать каждую копейку заставила ее стать потрясающей рукодельницей. Однажды надо было срочно идти в Дом кино. Мама достала давно купленный отрез, раскроила и сшила костюм.
— Жанночка, откуда такая красота? — поинтересовался Слава Зайцев.
— Сама сшила.
— Если так, мне в этой профессии делать нечего.
По соседству с ее домом располагался секонд-хенд, который мама называла «мой бутик». Она иногда покупала там вещички на вес, но выглядела в них как королева. Такой была всегда. Незадолго до ухода, когда все деньги тратились на врачей и лекарства, мама обронила фразу: «Чем хуже ты себя чувствуешь, тем лучше должна выглядеть».
После «Баллады о солдате» ей предложили роль в фильме «А если это любовь?» и... отчислили из Школы-студии: студентам театральных вузов запрещалось сниматься. Маму принял с распростертыми объятиями ВГИК: сперва она попала на курс Михаила Ромма, а после академического отпуска, который пришлось брать из-за съемок, перешла к Сергею Герасимову и Тамаре Макаровой. Через год появилась я.
Мой отец, Евгений Васильев, был старше мамы на тринадцать лет, занимал пост директора учебной киностудии ВГИКа и одновременно учился на операторском. Он всегда мечтал стать режиссером и снял в итоге восемь фильмов. С гордостью смотрю его «Прощание славянки» или «Во бору брусника», их часто показывают по телевидению.
К стыду своему не знаю, как познакомились родители. И спросить уже не у кого. Папа умер в 2007 году. Он очень тяжело болел, я за ним ухаживала. Чтобы быть рядом, даже перебралась к отцу в подмосковную Фирсановку. Он прожил достойную, счастливую жизнь. У него были увлечения, романы, жены, но мама навсегда осталась его единственной Любовью. В свои последние дни он постоянно звал ее, говорил, обращаясь ко мне: «Жанна, подойди!»
В памяти сохранилось, как мы с родителями отдыхали в Крыму. Они покупали бутылку домашнего вина для себя, треугольный пакет молока для меня, мы забирались подальше в горы, где журчал водопад, разводили костер, жарили цыпленка. Такие пикники — счастливейшее воспоминание детства.
Наверное, их семейная жизнь была небезоблачной. Папа порой вел себя как заправский барин-домостроевец. В перерывах между съемками мама должна была успевать и стирать, и гладить, и обед готовить, и квартиру драить. Она покорно нагружала продуктами неподъемные сумки, садилась в переполненную электричку и тащилась за город, где папа отдыхал на даче. При этом на станции ее никто не встречал. Наверное, она уставала и раздражалась. Но — терпела. И терпела бы дальше, если бы в ее жизнь не вошел Макаров...
Артур был племянником и приемным сыном Тамары Макаровой и Сергея Герасимова. Отец Артура — Адольф Мечеславович Цивилько — был арестован в день убийства Кирова. Он оказался в камере с Солженицыным и в результате стал одним из прототипов кавторанга Буйновского в повести «Один день Ивана Денисовича». А еще Цивилько упоминается в списках в посвящении к роману «Архипелаг ГУЛАГ». К счастью, Адольф Мечеславович уцелел, его не расстреляли. Людмиле Федоровне, сестре Тамары Федоровны, чудом удалось избежать репрессий. Но поскольку эта угроза была реальной и Артура в случае ареста матери могли отправить в лагерь для детей изменников Родины, Герасимов и Макарова его усыновили.
В молодые годы Артур отсидел срок. Слышала, что он стал участником драки, в которой погиб человек. Макарову долгое время не разрешалось прописываться в столице, поэтому Герасимов построил дачу не в престижном Переделкино, а в далеких Песках, за сто первым километром, где и был официально зарегистрирован Артур, преспокойно разгуливавший по Москве.
Когда ангажированная властями критика громила «Новый мир», имя Артура Макарова стояло в одном ряду с именами писателей, «порочащих советскую действительность», — Александром Солженицыным и Борисом Можаевым. С неблагонадежной репутацией и судимостью дорога на центральные киностудии была ему заказана. Фильмы по сценариям Артура снимали все больше на Одесской киностудии и «Узбекфильме». Правда однажды «Мосфильм» объявил творческий конкурс сценариев на сельскохозяйственную тему. Имена авторов были зашифрованы, а когда жюри подвело итоги, выяснилось: все три места завоевали произведения Макарова.
Артур, который был старше мамы на девять лет, рассказывал мне, что влюбился в нее сразу, как только увидел огромные зеленые глаза на усыпанном веснушками лице, детские губы и пшеничные волосы. Мама же очень долго отвергала все попытки наладить близкое знакомство, что только подогревало охотничий азарт. Наконец когда Артур в очередной раз подстерег ее на Мосфильмовской улице, она пристально посмотрела ему в глаза, от этого взгляда его сердце провалилось куда-то и ему стало нестерпимо стыдно. «Сначала я уйду от мужа, а потом мы с вами поговорим», — сказала мама.
Измена и предательство были для нее невозможны. Моя подруга Ксения очень точно сказала о маме: «Она никогда никому ничего не навязывала, не декларировала громких принципов, но находясь рядом с ней, невозможно было поступить непорядочно. Она будто подтягивала людей на свой недосягаемый уровень». Еще ничего не произошло, с Артуром она даже на «ты» не успела перейти, но отца посчитала необходимым поставить в известность и предпочла САМА уйти от нелюбимого уже мужчины.
Папа призывал одуматься. Мама — ни в какую. Тогда отец сорвался: «Раз так, убирайся из квартиры!» «Квартира» — громко сказано, у нас была комната в коммуналке на Мосфильмовской. И мама, побросав в чемодан вещи, ушла куда глаза глядят. Мы с ней долго скитались по углам.
Я ни разу не слышала дурного слова ни от мамы, ни от папы в адрес друг друга, поэтому не могла понять, почему они не вместе. Потом привыкла, что живу с мамой, а к папе езжу в гости.
Когда у мамы была возможность, она брала меня с собой на съемки. Фильм «Один шанс из тысячи» снимали в Крыму. Мне исполнилось шесть. Утром после завтрака, если мама была свободна, мы шли на море. Ее узнавали, здоровались, она кивала в ответ. Я была чрезвычайно горда. И в голову не приходило, насколько мама знаменита. Для меня она была просто мамой — доброй, нежной и невероятно красивой. До самого конца...
Вечером, уложив меня в кровать, она уходила на съемку, а в перерывах между дублями обязательно звонила из телефона-автомата. Я снимала трубку и слушала сказку. Иногда мама говорила: «Я сейчас стою на улице. Слышишь, дождик капает? — и постукивала пальцами по трубке. — Спи, милая». И я засыпала под этот стук.
Лето я проводила с бабушкой в деревне Коргово Тверской области. Этот дом мама присмотрела, когда ездила с Артуром на охоту. Приезжаем в первый раз: электричества нет, ближайший магазин — на другой стороне реки. Бабушка чуть не заплакала. Но к концу лета мы так привыкли, что на следующий год уже зимой начали туда собираться.
В нашей семье существует обычай: ни один мой день рождения, а родилась я девятнадцатого августа, не обходится без арбуза. И вот накануне вечером мы с двоюродным братом плещемся в речке, а бабушка сидит на берегу. Вдруг подплывает надувная лодка, из нее выпрыгивает рассерженная мама со стертыми в кровь руками и говорит: «Держите ваш арбуз!» Оказывается, она, приехав в Максатиху — райцентр в Тверской области, решила добраться до Коргово по реке, тем более что везла мне в подарок надувную лодку. Расстояние вроде небольшое, мама не учла только одного — речка-то не прямо течет...
Училась я средненько. Боясь огорчить маму, нередко исправляла в дневнике трояки на пятерки. Хотя она никогда не наказывала меня за плохие оценки. Просто могла так посмотреть, что становилось не по себе. Ее взгляд будто говорил: «Эх, что ж ты меня подводишь?!»
Я очень любила воскресенья — можно подольше поваляться в кровати. Проснувшись, делала вид, что сплю. Знала, что мама придет и начнет будить, все время по-разному. Могла сесть на краешек кровати и тихо спеть: «Что тебе снится, крейсер «Аврора»?» Спать после этого было невозможно, потому что от смеха у меня начинались колики. Сама я очень любила забраться к ней в кровать, дышать в ухо и делиться секретами.
Но это только в наших с мамой отношениях царила такая идиллия. Суды между родителями продолжались больше года. Отец закусил удила, его мужское самолюбие было ущемлено. А тут еще «доброжелатели» докладывали, что мама открыто появляется на людях в компании Макарова. На «Мосфильм» обрушилась лавина анонимок, где говорилось, что моральный облик Жанны Прохоренко не дает ей права носить высокое звание советской артистки. На заседании парткома киностудии разбирали ее персональное дело.
Это случилось после драки в ресторане Дома кино. В шумной компании друзей мама и Артур отмечали какое-то событие, мешая культурно отдыхать солидному мужчине, сидевшему с женой за соседним столиком. Слово за слово, завязалась драка, в которой приняли участие и женщины. Артур при каждом удобном случае со смехом вспоминал, как мама вцепилась в волосы чопорной даме и они покатились по полу. Слава богу, никаких санкций к участникам «разборки» применять не стали.
И тут, в самый разгар романа, Макаров женился. Но не на маме. Оказалось, в его жизни давно присутствовала другая женщина. Мила, красавица-манекенщица, была без памяти влюблена в Артура. Он еще до знакомства с мамой чем-то тяжело болел, и Мила окончила курсы медсестер, чтобы оказывать ему профессиональную медицинскую помощь, а еще научилась печатать и стала литературным секретарем Макарова.
Когда Артуру разрешили вернуться в Москву, Сергей Аполлинариевич «пробил» для него квартиру на Звездном бульваре в доме Киностудии имени Горького. Чтобы получить не однушку, а двушку, Макаров и расписался с Милой. По крайней мере, так он объяснил маме: «Ну разве я виноват, что ты никак не можешь развестись? А на квартиру подошла очередь, ее надо было срочно брать».
Объяснение, конечно же, так себе. Никогда не поверю, что Артур не испытывал к Миле никаких чувств, кроме благодарности. Но больше всего, наверное, его мужское самолюбие грел тот факт, что две потрясающие женщины порхают вокруг как бабочки. Писательский ум Макарова долгие годы закручивал сюжет этой изощренной интриги. И две стороны любовного треугольника приняли его условия игры. Мила знала о существовании мамы, мама, в свою очередь, признавала, что у Артура есть еще одна, законная жена. Он открыто жил на два дома. Однажды мне обмолвился: «Жаннетик пыталась от меня уйти, но у нее ничего не получилось». И не могло получиться. Для мамы Артур стал единственным мужчиной на всю оставшуюся жизнь.