Коллекция. Караван историйЗнаменитости
Наталья Гвоздикова. Берегите любовь
Когда возник всем известный скандал, показалось: мир распадается на осколки. Несмотря на боль, мне удалось поступить мудро, сохранить семью, восстановить рухнувшую жизнь. Но если вы думаете, что я тогда боролась с Женей, с его желанием уйти, то ошибаетесь: Жариков никогда не хотел развода. Этого хотела я. Это я боролась со своей любовью к нему, но любовь победила.
Синяя морская гладь, слепящее солнце, я сижу на горячем песке и не могу отвести взгляда от мужа и сына. Они плывут, удаляясь все дальше от берега. Помню охватившее меня острое ощущение счастья — нет никого их дороже.
Мой муж Женя, Евгений Жариков, очень красиво плавал и научил этому Федю. На юге они часами плескались в море как дельфины. Если две фигурки пропадали из виду, я тут же начинала плакать от страха, а весь пляж меня успокаивал: «Что с ними станется? Сейчас вернутся».
Довольные Женя с Федей вылезали из воды, я с облегчением выдыхала и тут же устраивала разнос. Так — для порядка, чтобы не пугали больше. Но сердиться на них было невозможно, через пару минут я снова заливалась счастливым смехом...
Актерская профессия дарила мне встречи с достойнейшими мужчинами. Но в мужья я выбрала Женю, о чем, несмотря ни на что, не жалею. Тридцать восемь лет нас объединяла любовь. Когда возник всем известный скандал, показалось: мир распадается на осколки. Несмотря на боль, мне удалось поступить мудро, сохранить семью, восстановить рухнувшую жизнь. Но если вы думаете, что я тогда боролась с Женей, с его желанием уйти, то ошибаетесь: он никогда не хотел развода. Этого хотела я. Это я боролась со своей любовью к нему, но любовь победила. Ведь нас связывала целая жизнь — счастливая, трудная, разная...
Мы оба учились актерскому мастерству во ВГИКе у Сергея Герасимова и Тамары Макаровой. Только Женин курс выпустился на несколько лет раньше. Но «герасимовцы» не теряли связи с мастерами — частенько заглядывали в институт, советовались с ними. Однажды провалялась неделю с гриппом, когда явилась на занятия, девчонки сообщили:
— Пока ты болела, приходил Жариков. Он и в жизни красавец невозможный! Мы в него все влюбились.
Женя тогда уже был звездой, в кино шла комедия «Три плюс два» с его участием, а «Иваново детство» Тарковского прогремело на Венецианском фестивале. Я восторгов сокурсниц от визита не разделила:
— Ну и что? Подумаешь!
Мне было не до ахов и охов, думала только об учебе.
Если бы не случай, мы вообще с Женей не встретились бы никогда. Актрисой я становиться не собиралась. Жила в Одессе, хотела стать врачом — всегда спасала, спасаю и, наверное, буду спасать всех, кто у меня под боком. Училась в балетной школе при Одесском театре оперы и балета, занималась гимнастикой в спортивной секции. В общем, искала себя. А вот моя старшая сестра Мила (у нас семилетняя разница в возрасте) окончила актерский факультет ГИТИСа и работала в труппе Ленинградского театра миниатюр Аркадия Райкина. Я часто ездила к сестре в Питер и увидев однажды, как ее наряжают перед выходом на сцену, заявила: «Тоже так хочу!»
Папа, бывший военный, был категорически против моего поступления в театральный, но Мила с мамой его уговорили: «Пусть попробует. Если не поступит с первого раза, пойдет в мединститут».
На удивление легко прошла все туры в одном столичном театральном училище. До общеобразовательных экзаменов оставалась неделя, и я решила махнуть к Миле. Вместе с ней в театре служила Ольга Николаевна Малоземова, талантливая актриса, очень сексапильная и харизматичная. Она нас с сестрой любила, а я обожала слушать ее рассказы «из жизни замечательных людей» — Ольга Николаевна со многими дружила еще с юности.
Прослышав, что я в Питере, она попросила непременно зайти к ней. Приехала, позвонила в дверь и увидела... Тамару Макарову!
«Ты Наташа? Проходи. — Я в ступоре, а Тамара Федоровна этого как будто не замечает. — Ольга Николаевна говорила, поступаешь на актерский... Ты могла бы что-нибудь почитать?»
Еле справившись с волнением, отбарабанила «обязательную программу». Макарова терпеливо слушала, вдруг дверь в соседнюю комнату распахнулась и оттуда влетел Герасимов. «Ну здравствуй, значит, Наталья, — протянул руку Сергей Аполлинариевич. Его взгляд пробуравил меня насквозь. — Хочешь учиться у меня? — Кивнула, еле живая от страха. — Подожди минутку, — он направился к телефону и позвонил министру культуры Фурцевой: — Екатерина Алексеевна, я набрал курс, но мне нужна еще одна единица. Спасибо. — Повесил трубку и улыбнулся: — Поздравляю, ты моя студентка».
Моими сокурсницами оказались еще три Наташи — Белохвостикова, Аринбасарова и Бондарчук. Нас во ВГИКе так и называли — «курс четырех Наташ», хотя с нами учились и Нина Маслова, и Ирина Азер, и Оля Прохорова, и Надя Репина, а еще Коля Еременко, Талгат Нигматулин, Вадим Спиридонов...
Всех студентов тут же отправили на картошку. Девчонки поначалу меня демонстративно не замечали, считая, что я поступила по блату. Мальчишкам на это было глубоко наплевать, они изо всех сил пытались отточить на мне свое мужское обаяние. Сережка Малишевский оказался самым настойчивым, все звал прогуляться и угощал печеной картошкой. Потом у него появился соперник — Коля Еременко. Помню, как Колька гнался за мной по сельской дороге с вилкой в руке, обещая заколоть, если выберу Малишевского, а не его. Несся и орал песню: «Смотри, какое небо звездное, смотри, звезда летит...» Оба ушли рано — Коля в пятьдесят два года, Сережа в пятьдесят...
Тогда на картошке я выбрала Сережу. Но романа не случилось, поскольку слегла с воспалением легких. Потом в Москве мы и с Колькой какое-то время встречались, прогуливались под ручку по вечерним улицам. Еременко писал мне любовные записки и бросал их во время лекций на стол, где сидели мы с Бондарчук. Наташа их читала, поскольку была уверена, что они адресованы ей. И не сразу поняла, что это не так.
Коля был симпатичным малым, но и самым хулиганистым на курсе, постоянно что-то устраивал. Сценическую речь нам преподавала гениальный педагог профессор Марина Петровна Ханова — дама строгая и жесткая. Она держала всех в черном теле, по любому поводу кричала: «Вы самодеятельность, а не будущие артисты!»
Аудиторию разделяла ширма. И вот я стояла, старательно выговаривая все эти «птки, птке, птка», а Коля подкрадывался сзади и вякал что-то такое, после чего начинала давиться от смеха и получала выговор.
— Хоть ты и маленькая, но голос сильный, — сказала однажды Марина Петровна, — будешь читать «Медного всадника».
— «На берегу пустынных волн стоял он, дум великих...» — завела я.
— Стоп, — хлопает в ладоши Ханова. — Понимаешь, не стоит он у тебя!
Мальчишки начинают хохотать, Колька просто катается. А преподавательнице невдомек, что же тут такого веселого!
Учились мы будь здоров как, и не только из одержимости избранной профессией, для кого-то имела значение и стипендия. Для Талгата Нигматулина, парня из бедной семьи, лишиться ее вообще было смерти подобно. Часть тех крох, которые получал, он отсылал матери. Иностранными языками Талгат не владел и немецкий выбрал наобум. Писал слова на бумажных квадратиках-карточках и заучивал с маниакальным упорством. Измучил всех, от него даже бегали, а Талгат ловил, всовывал в руки свои квадратики и просил: «Погоняйте меня по немецкому». Помогали конечно, зная, что ему нельзя провалить экзамены.
Помню, мы с ним читали отрывок из «Белого парохода» Айтматова, ездили на занятия к Хановой домой. «Пока не уберете квартиру, репетировать не будем», — требовала Марина Петровна. Мы быстренько протирали пыль, раскидывали вещи по углам, а Ханова потом кричала, что не может ничего найти.
Время от времени я приглашала Талгата и других сокурсников-немосквичей в гости. Лепила пельмени, кормила, они оставались ночевать — наш курс был как огромная семья. Все «герасимовцы» словно связаны родством, до последнего мы тесно общались с Тамарой Федоровной и Сергеем Аполлинариевичем, что навсегда изменило нашу душевную структуру. Это еще больше роднило и нас с Женей...
Самой близкой моей подругой стала Наташа Аринбасарова. Когда она поступила во ВГИК, уже была обладательницей награды Венецианского кинофестиваля за роль в «Первом учителе», который снял ее муж Андрон Кончаловский. Но никакого высокомерия по этому поводу Наташа никогда не проявляла. На первом курсе их с Андроном сыну Егорушке исполнилось семь месяцев. Если Наташе нужно было куда-то пойти, а няня в это время отсутствовала, я вызывалась посидеть с малышом, оставалась у них ночевать. Недавно мы пересеклись с Егором на фестивале. «Помню вашу длинную белую косу и как вы играли со мной в мячик», — сказал он.
Как-то мы вместе с Аринбасаровой готовились к экзамену по истории КПСС, Андрон помогал, долго пытался втюхать в наши головы хоть какие-то знания, но потом сдался. «Вы как собаки, — резюмировал он, — глаза вроде умные, все понимаете, а воспроизвести не можете».
Нам, конечно же, хотелось сниматься, но делать это в первые два года мастера не разрешали. Тамара Федоровна вызвала меня и предупредила: «Если еще раз услышу, что твоя косица мотается по «Мосфильму», тебе несдобровать».
Как много она нам дала! Учила не только мастерству, но и правилам хорошего тона. Показывала, как нужно держать вилку, размешивать чай, каким ножом резать рыбу. Эти уроки позже очень пригодились.
Когда мы получали дипломы, Сергей Аполлинариевич нарисовал каждому из нас свой профиль и написал пожелание. Меня он напутствовал так: «Наталья, не теряй того, чего достигла».
Рома Карцев, работавший с моей сестрой у Райкина и ставший другом нашей семьи, вспоминал молодость: «Какие же вы с Милкой были красивыми!»
Но я об этом никогда не задумывалась. Если спрашивают, как оценивала свои внешние данные, отвечаю: «Никак». К Сереже Никоненко, который работал с нами как режиссер, частенько захаживал его приятель Никита Михалков. Девчонок рассматривал заинтересованно. Дожидался, когда Герасимов с Макаровой уезжали, подходил к нашей аудитории, где продолжалась репетиция, и орал на весь ВГИК имя понравившейся красотки, в том числе и мое.
В какой-то момент захотелось почувствовать себя взрослой, самостоятельной, вырваться из-под опеки. Ну и объявила Миле, в московской квартире которой жила:
— Перебираюсь в общежитие.
— Нет, будешь жить дома, со мной, — отрезала сестра.
Я осталась, но ненадолго: вскоре после ВГИКа вышла замуж. Не люблю вспоминать свой первый брак — с Александром мы прожили четыре не слишком счастливых года. Он был физиком, но познакомились мы в киношной компании. Отношения развивались стремительно, к чему я была совершенно не готова. Не прошло и месяца, как он повел меня знакомиться с родителями. Будущей свекрови я понравилась, и она тут же предложила: «Оставайся у нас».
Пышной свадьбы мы не устраивали, не хотела ни фаты, ни белого платья, ни куклы на капоте «Волги». Просто сходили в ЗАГС. С нами были только Наташа Аринбасарова и Егорушка Кончаловский.
Муж ревновал меня к каждому столбу. Если уезжала на съемки в другой город, мог ворваться среди ночи в гостиничный номер — проверить, одна ли я в постели. Скандал следовал за скандалом, хотя поводов для ревности, видит бог, я не давала. Меня окружали достойные мужчины, некоторые из них даже нравились, но изменить мужу для меня было табу. Один только раз я нарушила свое правило — когда встретила Женю. Но это случилось не скоро.
Видя, как плохо мы живем, мама просила: «Только не рожай детей». А свекровь, напротив, считала, что ребенок укрепит наш брак. Я пыталась разговаривать с мужем, убеждала, умоляла успокоиться — бесполезно. В депрессию не впадала лишь потому, что была завалена работой.
Василий Шукшин высмотрел меня еще в институте. Потом позвонили из съемочной группы фильма «Печки-лавочки» и попросили прийти на пробы. Но их как таковых не было. Василий Макарович просто объяснил, что я должна сыграть роль девчонки из стройотряда, которая приглашает героя присоединиться к компании в соседнем купе.
Когда Шукшин запускался с «Калиной красной», позвонил уже сам: «Наташ, можешь приехать на «Мосфильм»?»
Тут же бросила все, примчалась. Василий Макарович протянул сценарий:
— Запру тебя в соседней комнате. Сиди читай, потом обсудим твою роль.
— Как это запрете?!
— На ключ — сценарий никуда выносить нельзя. Давай, у меня очень мало времени. Закончишь читать, постучи в стенку.
Переворачивая последнюю страницу, я была под огромным впечатлением, но хорошо понимала: главную роль будет играть жена Шукшина Лидия Федосеева, более или менее заметную роль следователя — Жанна Прохоренко, ведь в картине снимался близкий друг Шукшина гражданский муж актрисы Артур Макаров. Кто остается мне?
Василий Макарович зашел в комнату:
— Ну что? Кого бы ты хотела сыграть?
— А возьмите меня в «малину»!
Шукшин подвел к зеркалу:
— Посмотри на себя. Ну какая «малина»?! Сыграй девушку на почте. Буду очень благодарен.
Естественно, я согласилась. Вместе с гримером мы придумали героине смешную прическу — косы-«баранки». Съемки проходили в Белозерске. Когда я приехала, Лидия Николаевна была в Москве, группе Шукшин дал выходной, так что весь день принадлежал нам — долго гуляли по городу, разговаривали. Василий Макарович расспрашивал о моей жизни, интересовался тем, что я думаю по поводу кино, политики... Посидели на лавочке у роддома. Лето выдалось теплым, из открытых окон доносилось разноголосое «уа-уа».
— Если у тебя будет сын, как его назовешь? — спросил Шукшин.
— Не думала об этом.
— Назови Егором.
Шукшин был погружен в свой фильм и роль Егора Прокудина.
