Орфей Советского Союза
Жан Маре глазами его самых восторженных зрителей
11 декабря — 110 лет со дня рождения Жана Маре, одной из величайших легенд кино, чьим амплуа как раз и были герои легенд, мифов и исторических анекдотов. Алексей Васильев рассказывает о том, кем французский актер был для советских зрителей и чему можно научиться из его мемуаров.
Советская оттепель грянула, когда вихрастый блондин с широко расставленными огромными глазами и разлетом бровей, сравнимым с размахом орлиных крыльев, в костюме испанского дворянина на высоком балконе собора схватился за канат, перелетел на нем над головами прихожан, прыгнул с него на люстру, ухватившись за длинную балку ладонями и многократно раскачавшись, пробил ногами витражное окно, оттуда свалился на услужливо растянутую простолюдинами у крыльца холстину и, отпружинив от нее, перескочил на оседланную лошадь, не коснувшись стремян. Вскочить на лошадь, не коснувшись стремян,— это самое сложное, на такое способны только самые высокопрофессиональные наездники, утверждал Жан Маре. Потому что этим блондином был, конечно же, он.
Сталин умер в начале календарной весны 1953 года — тогда климат пребывал в жесткой фазе, о глобальном потеплении не слышали, и в эту пору в средней полосе России вовсю метелили снега. Кульбиты Маре, выполненные им во всеоружии победоносной улыбки в картине «Опасное сходство» (1948), советский народ увидел, когда трава вовсю зеленела,— прокат фильма в СССР начался 28 мая. Уже вот-вот французские и итальянские фильмы хлынут на экран регулярным потоком, постепенно увлекая за собой индийские, японские, немецкие, английские, пока к самому концу десятилетия, с приходом Голливуда, советские зрители не почувствуют себя частью мирового кинопроцесса. Но открыл парад Жан Маре. Лихость раскованной пластики его дона Сезара де Базана, дерзкая веселость улыбки, с которой он раздевал герцога Альбу, стала идеальной рифмой чувствам народа, сбрасывающего оковы страха, испытывающего первичную радость моторики — просто носиться без оглядки, не зная преград.
В 1953 году советский неискушенный зритель, кажется, верил, что образ на экране — всамделишный, что актер — это и есть изображаемый персонаж со всеми его трюками и уловками. Любовь к Маре еще и потому оказалась такой стойкой, что когда 10 лет спустя он приехал заседать в жюри Московского кинофестиваля — того самого, эпохального, где главный приз дали феллиниевскому «8 1/2»,— то в многочисленных интервью подтвердил, что сам выполняет все свои трюки. Причем без репетиций — и чтобы не покалечиться, не выйти из строя до срока, и потому, что стрекот камеры его дисциплинирует, помогает не свалиться, пока не отснят весь эпизод.
Спустя еще 20 лет, в 1982-м,— во времена иные, эрудированные и даже циничные,— когда мои мама и папа готовили меня к моей первой встрече с Маре и в оба уха объясняли мне, кто он такой, я услышал ровно то же: «Жан Маре — он прыгает из окна башни прямо в седло лошади и тут же скачет прочь!» — люди продолжали в это верить. Любопытно, что встречей той был фильм «Парижские тайны» (1962), которым советское телевидение залакировало пятидневный траур по Брежневу. (То же самое — с фильмом «Капитан», 1960 — повторилось в феврале 1984-го, после похорон Андропова.) А странность поведения моих уже умудренных родителей не в том, что верили в трюки Маре,— трюки-то оказались правдой. Странно, что верили, будто это и есть единственное занятие веселого блондина.