Больше чем любовь
Аззедина Алайю — гиганта моды, доброго гения Парижа и своего друга — вспоминает Сати Спивакова.
Над Сиди-Бу-Саидом круглый год светит солнце. Море линяет из аквамарина через лазурь в халцедон. Теплый ветер обдувает апельсиновые деревья, разнося вокруг еле слышный аромат белых цветов. Прохлада возникает ненадолго, если холодной водой из медного чана обдать раскаленные солнцем глиняные плиты террас. Тишину изредка прерывает гортанный распев муэдзина. И наверное, есть даже комната с кроватью, покрытой хрустящими льняными простынями, на которые можно упасть, улыбаться и плакать, глядя на всю эту вечную красоту.
Я обязательно найду в безумном беге дней время, чтобы приехать туда. Ведь он теперь там навсегда. Уверена, стоит оказаться там, и можно будет вновь почувствовать его рядом.
Вот такие бессвязные разговоры я веду со своим другом уже много дней, и этих дней будет все больше. Наверное, это и есть вечность. Остальное становится банальностью, точнее — банальной правдой. И то, что всегда можно было проехать из XVI округа до Марэ, чтобы быть рядом. Можно проехать и теперь, только его там нет — банальная правда.
А есть маниакальное желание вспомнить в деталях 15 октября. Вспомнить, как, прощаясь после ужина у него, мы обнялись, договорившись вместе встречать Новый год и лететь в феврале в Лондон на открытие нового магазина. И даже ничего не екнуло, внутренний голос не сказал: «Запомни, это в последний раз». Тоже банальная правда.
Я второй раз почувствовала, что потеряла отца. Такое, оказывается, бывает. Легендарная кухня на улице Мусси — о, сколько могли бы рассказать эти стены, эти стулья, этот стеклянный потолок! Кухня, давно ставшая самым конфиденциальным и самым желанным салоном французской столицы. Местом силы всех и всего, что было талантливого, яркого, творческого, безумного в Париже. Кухня, видевшая самых выдающихся из ныне живущих (и уже ушедших) артистов, художников, писателей, модельеров, танцовщиков, поп-звезд, топ-моделей, философов, музейщиков, фотографов, коллекционеров. Вспоминая эту бесконечную череду знаменитостей, я вдруг ловлю себя на мысли, что ни один из них никогда не казался мне больше и значительнее него — маленького гения, гостеприимного хозяина. Он любил сидеть за столом где-нибудь сбоку, чтобы удобнее было вскочить и, не прерывая беседы, колдовать над кастрюлей с кускусом или проверить готовность рыбы в духовке.
Приехав на кухню впервые после того, как его не стало, я нашла всю нашу «семью», как обычно, вокруг стола. Повар Нико — за плитой, прислуга Фатима нарезает хлеб — все как всегда. Только непривычно тихо, только все прячут красные от слез глаза, никто не говорит, а если и говорит, то шепотом. Никто не пьет вина, все осторожно ковыряют вилками, бесшумно собирают со стола тарелки. И, кажется, ждут, что он вот-вот войдет, маленький, энергичный, в своей вечной черной китайской блузе, улыбающийся, живой. Еще все крепко и часто обнимают друг друга. Молча и ласково.