TatlerОбщество

Между нами

Мой са­мый лю­би­мый грех

«Татлер» с удо­воль­стви­ем пи­шет порт­рет сно­ба но­вой фор­ма­ции. Изви­ни­те нас, по­жа­луй­ста, — мы и сами та­кие. На том стоим.

Как боль­шин­ство од­но­слож­ных слов, «сноб» име­ет тьму тьму­щую зна­че­ний. «Ученик са­пож­ни­ка» в Англии кон­ца XVIII века бла­го­да­ря чув­ству юмо­ра Уилья­ма Текке­рея пре­вра­тил­ся в че­ло­ве­ка, ко­то­рый вы­со­ко­мер­но смот­рит на лю­дей низ­ше­го со­сло­вия. Зато на­верх он гля­дит с вос­тор­гом. Библия это­го дела — «Книга сно­бов, на­пи­сан­ная од­ним из них», за­те­ряв­ша­я­ся в тени «Ярмар­ки тще­сла­вия». Буржу­а­зия, по-обе­зья­ньи пе­ре­ни­мав­шая ма­не­ры ари­сто­кра­тии (во Фран­ции этот про­цесс в 1670 году за­фик­си­ро­вал Мольер «Меща­ни­ном во дво­рян­стве»), да­ва­ла не­ис­ся­ка­е­мую фак­ту­ру для го­рест­ных раз­мыш­ле­ний о том, как слаб че­ло­век, как лег­ко по­ку­па­ет­ся на ве­тошь чу­жо­го мас­ка­ра­да. Это зна­че­ние сло­ва «сноб» с тех пор ни­ку­да не делось.

А вот по­ня­тие «сно­бизм» не сто­я­ло на ме­сте. У Купри­на ге­ро­и­ня «по­зна­ла пер­во­на­чаль­ные со­блаз­ны урод­ли­вой од­но­по­лой люб­ви, ко­то­рой пре­да­ва­лись по рас­пу­щен­но­сти и из-за сно­биз­ма юно­ши и де­вуш­ки всех бла­го­род­ных учеб­ных за­ве­де­ний». Доля пре­уве­ли­че­ния в этом сме­лом утвер­жде­нии не так уж ве­ли­ка: «на­зло» спо­соб­но объ­яс­нить мно­гие че­ло­ве­че­ские поступки.

Сейчас в Москве «сноб» мо­жет с рав­ной до­лей ве­ро­ят­но­сти ока­зать­ся и ру­га­тель­ством, и вы­ра­же­ни­ем ис­крен­не­го вос­тор­га. Тут сле­ду­ет от­дать долж­ное од­но­имен­но­му жур­на­лу. Когда это не­ста­биль­ное де­ти­ще Миха­и­ла Прохо­ро­ва по­яви­лось на свет, са­мой осто­рож­ной ре­ак­ци­ей со сто­ро­ны бо­ге­мы (са­мой сноб­ской соц­груп­пы, са­мой не­де­мо­кра­тич­ной) было вот что: «Отлич­ное на­зва­ние для про­вин­ци­аль­ной па­рик­ма­хер­ской!» Одна­ко жур­на­лу и про­ек­ту в це­лом уда­лось со­брать во­круг себя ду­ма­ю­щих лю­дей и про­ве­сти мно­го ме­ро­при­я­тий «для сво­их». Четы­ре ве­се­лых бук­вы боль­ше не ка­жут­ся та­ким уж чу­до­вищ­ным пре­гре­ше­ни­ем. Совре­мен­ное об­ще­ство — оно же про гиб­кость, толь­ко про нее.

Нынче, ко­гда нра­вы упа­ли окон­ча­тель­но (так и слы­шу Татья­ну Ники­тич­ну Толстую, во­про­ша­ю­щую: «Инте­рес­но знать, с ка­кой та­кой вы­со­ты?»), чер­тов­ски важ­но раз­ли­чать сно­бизм, в са­мых раз­ных его зна­че­ни­ях, и обыч­ное хам­ство. Для стра­те­гии свет­ско­го об­ще­ния это важ­но, по­сколь­ку раз­ни­ца на са­мом деле невелика.

Хотя ино­гда за сно­бизм мож­но при­нять, не по­ду­мав хо­ро­шень­ко, то, что по фор­ме очень на него по­хо­же, но по сути — со­вер­шен­но иное. «Иногда без­де­не­жье до­хо­ди­ло до та­кой сте­пе­ни, что мы не мог­ли поз­во­лить себе ку­пить «Жигу­ли», — пи­шет в вос­по­ми­на­ни­ях Белла Ахма­ду­ли­на, имея в виду не пиво, а ав­то­мо­биль. Это, ко­неч­но, мощ­ное вы­ска­зы­ва­ние: боль­шая часть стра­ны то­гда не мог­ла на­скре­сти даже на пиво. Но надо знать об­раз мыс­лей по­этес­сы, ко­то­рая была в смыс­ле быта со­вер­шен­но не от мира сего. Вряд ли она ста­ла бы та­ким изощ­рен­ным спо­со­бом под­чер­ки­вать, что не ни­щая. Писа­ла как слы­ша­ла, слы­ша­ла как ды­ша­ла. По за­ве­там Була­та Окуд­жа­вы, ко­то­рый, кста­ти ска­зать, в тот раз и раз­ре­шил про­бле­му с ав­то­мо­би­лем, вы­дав Белле и Боре не­об­хо­ди­мую сумму.

Снобизм, как и все про­чие -измы, каж­дый во­лен на­пол­нять сво­им соб­ствен­ным со­дер­жа­ни­ем — по вос­пи­та­нию, опы­ту и фа­со­ну. Одна­ко су­ще­ству­ют для рос­сий­ских сно­бов не­ко­то­рые кон­стан­ты. Это в первую оче­редь па­то­ло­ги­че­ская не­лю­бовь, по­чти не­на­висть к Чайков­ско­му. В ис­те­ри­ке не­ко­то­рые даже до­хо­дят до того, что на­зы­ва­ют его «ба­ла­ла­еч­ни­ком». Выда­ю­щим­ся при­ме­ром это­го шо­ки­ру­ю­ще­го яв­ле­ния был Иосиф Брод­ский. Музы­ку Чайков­ско­го он не мог тер­петь, что на­зы­ва­ет­ся, ор­га­ни­че­ски и даже вы­нуж­ден был пре­рвать твор­че­ский ве­чер в Амери­ке по­сле того, как, же­лая сде­лать при­ят­ное рус­ской душе, на­ив­ные ор­га­ни­за­то­ры в ан­трак­те вы­пу­сти­ли пи­а­ни­ста с, ка­жет­ся, «Време­на­ми года».

Чайков­ско­му к тому мо­мен­ту уже по­вез­ло уме­реть. Пото­му что жи­вые очень на Брод­ско­го оби­жа­лись — осо­бен­но те, с кем он дру­жил, а по­том по ка­ким-то при­чи­нам рассо­рил­ся. Вот, к при­ме­ру, зна­ме­ни­тый до­вла­тов­ский анек­дот про ла­у­ре­а­та Нобе­лев­ской пре­мии: «Брод­ский пе­ре­нес тя­же­лую опе­ра­цию на серд­це. Я на­ве­стил его в гос­пи­та­ле. Должен ска­зать, что Брод­ский меня и в нор­маль­ной об­ста­нов­ке по­дав­ля­ет. А тут я со­всем растерялся.
Лежит Иосиф — блед­ный, чуть жи­вой. Кругом ап­па­ра­ту­ра, про­во­да и циферблаты.
И вот я про­из­нес что-то со­всем неуместное:
— Вы тут бо­ле­е­те, и зря. А Евту­шен­ко меж­ду тем вы­сту­па­ет про­тив колхозов…
Брод­ский еле слыш­но ответил:
— Если он про­тив, я — за».

Насто­я­щий «раз­рыв аор­ты» свет­ских де­ву­шек раз­дра­жа­ет — ис­крен­ний че­ло­век нерукопожатен.

Но мож­но опять про Чайков­ско­го? В ме­му­а­рах Шаля­пи­на (вот уж кто был на­сто­я­щий, па­тен­то­ван­ный сноб) есть пусть и пол­ная ува­же­ния, но жест­кая кри­ти­ка ком­по­зи­то­ра. Федо­ру Ивано­ви­чу не нра­ви­лась эмо­ци­о­наль­ность, ис­крен­ность му­зы­ки Петра Ильи­ча. Этот раз­рыв аор­ты пе­вец про­ти­во­по­став­лял спо­кой­ной, ре­мес­лен­ной ра­бо­те Глин­ки, ко­то­рая ему нра­ви­лась боль­ше. Снобы и вправ­ду не­до­воль­но мор­щат­ся, ко­гда кто-то поз­во­ля­ет себе быть бо­лее чест­ным, чем по­ла­га­ет­ся в свет­ском кру­гу. А с «ду­ша­ми на­рас­паш­ку», этим ужас­ней­шим из ужа­сов, де­вуш­ки из об­ще­ства и во­все не во­дят­ся: ис­крен­ний че­ло­век нерукопожатен.