Или все-таки Р.
Конечно, это так важно, как начинается любовь, но ведь и очень важно, как все завершается, как в конце концов накрывается односпальным одеялом. Такое одеяло накрыло меня не так давно, оставшись какой-то зарубкой в моей многолюдной памяти. Причем это было в городе, в котором неприлично даже говорить про л., даже шептать о ней, настолько этот город избит для такого рода штук. Еще в этом городе довольно часто холодно (даже когда тепло), поскольку такие у этого города холодные старые стены, такая в нем везде зашита и спрятана старость – в общем, этот город для л. хорош еще и тем, что там можно все время ходить обнявшись, согревая друг друга. Ну и потом, под вечер, прямо в одежде уронить другого человека в гостиничную кровать. Да, мы приехали в Венецию зимой...
Венеция запрещенный для л. город. К нему, не сговариваясь, примыкают все влюбленные, это город торчащих палок для селфи, палки торчат даже из-под воды, перед каждой палкой два человеческих лица, они хотели бы оставить след от своей л. в этом городе, как оно все было на этих узких улицах, как дул пронзительный ветер, как восходило небольшое солнце (откуда там? из-за Лидо?) и как призраки этого города не давали спать головой на груди, а потом и на животе, шебурша по углам старого дома, завидуя. В старом доме гостиница. Гостиница называется Hotel Bauer Venice. Везде и повсюду спрятаны разные экраны, маленькие и большие. В лифте, в спальне, в ванной. На экранах – повсеместная блондинка. Рассказывает про то, что будет, если пойти направо, прямо и налево, и какие приключения кого там ждут. Чувствуется, что говорит она правду. И только потом понимаешь, что блондинка-проводник – владелица «Бауэра».
Мы радуемся и смеемся, что она такая умелая объяснительница, и, обнаруживая всякий новый экран, встречаем ее как дальнюю, но нужную для дела родственницу, как тетушку, приехавшую из далеких краев, четверо суток на поезде, и слегка громогласную, зато какой борщ, и может остаться с детьми, когда нужно.
В конце-то концов мы же не знали, чем дело кончится, выходя из гостиницы и обратно входя в нее. Мы ходили по Венеции, держась друг за друга, даже не размышляя, долго ли или коротко ли продлится это держание. Поэтому и экраны, и обволакивающий тебя сразу на входе портье, как всегда в Италии, немолодой синьор с низким приятным голосом, высокий и с большой улыбкой, да и чайки, залезающие своими носами в самые узкие проулки, умеющие напугать своим непредвиденным воплем в три часа ночи, когда, казалось бы, чайкам полагается спать, не говоря уж про венецианских крыс размером с собаку, доедающих историю этого города с хрустом и наслаждением. В общем, все это было только к лучшему, нам все это подходило, особенно то, что найти нашу комнату в гостинице было совсем-таки не простым занятием. То есть комната была где-то наверху, высоко, там, куда и чайки-то долетают лишь по особенной какой-то прихоти.
В Венеции никакие обычные принципы и никакая земная логика не работают. Потому-то затеи и данности, в другом месте считавшиеся бы странностью или же несправедливостью, тут работают признаком роскоши.
***
Искать нашу комнату нужно было так: сперва заходишь через главный вход «Бауэра» и идешь через все колонны и канделябры. Потом сворачиваешь на нежданную лестницу. По ней три пролета вверх. Затем длинный красивый коридор. Потом лифт – три этажа. Ну и другой коридор, не хуже. Тут уже полтора пролета еще одной лестницы и пол-этажный небольшой лифт. А я ведь вообще никогда не помню дорогу домой, даже если живу в этом конкретном доме семь лет. Всегда путаюсь. Поэтому я чувствовал себя частью этой роскоши, этого спрятанного убежища, добираться до которого было так сложно и так всегда непредсказуемо. Там был, конечно, покороче путь, не через канделябры, а через потайной вход, где два других консьержа, помоложе и не такие обволакивающие, а просто деликатные, сразу очень ловко распахивали тяжелую дверь, и не четыре лестницы, а полторы, и меньше лифтов. Но мы так пристрастились к этому приключению – к тому, как добраться в наш самый роскошный в гостинице номер, что уже и не хотели ходить через потайную дверь.
В общем, конечно, не надо ни от кого скрывать, что «Бауэр» – гостиница с призраками. И тут все становится серьезно, поскольку призраки эти хотят участвовать. Они внедряются в ваши ласки, хотят быть между вами двумя каким-то третьим образом, захлопывают шкаф в важный момент, сливают набранную ванну (а эта ванна розовая, что тем более обидно), куда-то девают очень приятно пахнущий крем для тела (я хотел его своровывать каждый день, чтобы увезти с собой в память о том, как мы пахли в эти дни и ночи). Но, рассказав об этом, я тотчас же должен вспомнить одну важную историю.