Татьяна Замировская: «Земля случайных чисел». Рассказ из сборника
Сборник новелл белорусской писательницы и журналистки Татьяны Замировской — это 23 истории, в которых автор рассуждает о вещах пугающих, но до того обыденных, что скримеры не нужны: становится очевидной природа настоящего страха, а на смену ему приходит положенный катарсис. «Сноб» публикует рассказ из книги, переизданной «Редакцией Елены Шубиной».
Тяжелее жизни
Мария и Иосиф шли в Ц. через горы, в то время / на тот момент так делали многие (что еще оставалось, когда тебя не остается), и в то время / на тот момент это был единственный правдоподобный способ пройти, все остальные способы пройти уже были закрыты / отменены или взорваны / разрушены. Проводник сказал, что на все уйдет почти трое суток / потребуется три дня. Слышали раньше, что проводник опытный, хороший. Брал дешево. Платили причинами перехода; в то время / на тот момент так часто делали, это была естественная оплата, уже потом стала использоваться и неестественная, но разговор сейчас не об этом / но давайте просто не будем больше об этом говорить.
Почему нет, мы будем. Мы не боимся об этом говорить, правда? У Иосифа в руке — огромный портфель из чугунной жесткой кожи, кожи тяжелее жизни, и он впился в эту кожу костями, будто бы внутри — сжатая судорогой судьба человечества, а не его собственная разжиженная жизнь. Он так и говорит: там внутри моя собственная жизнь, что-то даже более важное, чем жизнь. Гудят пчелы. Постукивают каменными колокольцами невидимые овечки. Почти что альпийский луг. Мария поднимается с травы, взбивая ее тонкими пальцами, как примятую перину, щурится и кивает растрепанной солнечной головой: мы отдохнули, можем идти дальше. Проводник улыбается ей в ответ.
Мария поднимает спортивную сумку, неплотно набитую какой-то одеждой, возможно документами (угадывается торчащий локтевой уголок ученической папки, неловко расправившейся под холщовой тканью), осторожно толкает кончиком кроссовки лежащего
Иосифа, задумчиво скроллящего что-то в телефоне, не связанном ни с одним из оставшихся вокруг планеты спутников.
— Ты уже отдохнул, — говорит Мария. — Я уже отдохнула, а ты тем более. Вставай, уже день скоро закончится, мы скоро есть захотим, а времени мало.
Еду с собой брать было запрещено — в горах проводила рейды санитарная полиция, которая реагировала именно на еду, а не на людей: там, где пройдет человек, вряд ли проберется человек с пищей, необходимой ему для выживания там, где он может пройти/пробраться.
— Человек с пиццей тоже вряд ли проберется, — шутит Иосиф, когда спустя несколько изнурительных часов медленного, тягучего, скучного подъема они наконец-то укладываются спать: проводник умело, будто фокусник, развернул три быстрых невесомых палаточных кораблика и принялся крепить их чем-то текучим, как скотч, прямо к сыроватой мшистой земле — луга закончились, началась основная, мрачная, хвоистая,
часть гор. Хорошо, что три палатки, а не две, недовольно думает Мария. Еще хорошо, думает Мария, что проводник сам раскладывает палатки своими сильными хвойными руками, потому что у нее, Марии, совершенно нет на это сил — а у проводника сил полно, потому что сила Марии — это также была одна из причин ее желания выбраться, вырваться оттуда, откуда, казалось, она уже никогда не выберется. Каким жалким выглядит Иосиф, думает Мария, с этими шутками про еду, неужели нельзя трое суток потерпеть, у проводника же есть вода всех вод мира — взял с собой резервуары для накопления прозрачного, хрусткого утреннего росяного конденсата. Видимо, сила ее любви к Иосифу тоже была одной из причин того, что она решилась на этот переход вместе с ним, и теперь эта любовь ослабела. Мария старается не смотреть на Иосифа. На нее с интересом посматривает проводник, потому что одной из причин перехода Иосифа оказалась его извечная, неиссякаемая, отчасти убивающая его неприятная страсть к Марии, и теперь вся эта неприятная страсть в режиме оплаты перетекла к проводнику. Глядя на Иосифа с нежностью (в любви Марии было много тихой, жертвенной нежности), проводник залезает в палатку, прекрасно понимая, что, как только Иосиф уснет, к нему тотчас же вползет тихая теплая Мария, которая не сможет противостоять этой смертной, первокаменной, красноземельной страсти. От живота Марии пахнет жесткой табачной звериной