Ближе не будет
Юлия Высоцкая, главный редактор этого номера, пригласила к разговору о роли отца психолога Леонида Кроля, и интервью для журнала плавно перетекло в дружеский сеанс терапии.
Юлия Высоцкая: Я никогда не жила со своим отцом. Не знала ощущения надежного тыла в образе папы, который всегда сохранит, спасет. Мужская фигура у меня была сборная – из отчима и прекрасного деда. А формулу «хорошего отца» я вывела уже во взрослом возрасте. Для меня это схоже с представлением о Боге: не всепрощение, но определенная ответственность перед ним и безусловная связь. А что такое хороший отец с точки зрения психологии?
Леонид Кроль: В психологии отец – фигура довольно противоречивая. Она часто понимается как олицетворение власти. Я много раз встречал успешных и состоявшихся мужчин, которые терялись, когда более взрослый или влиятельный мужчина заговаривал с ними в жестком директивном тоне. Дефицит отцовства очень распространен. Это история не про хорошего или плохого отца, а про то, что валентность как таковая не заполнена.
Мой отец в 1941 году 17-летним ушел на фронт. Из их класса обратно вернулись только три мальчика. И папа жил с подспудным чувством, что жизнь была ему подарена. Юрист по специальности, он посвятил всего себя помощи людям, не пытаясь быть фигурой власти. Мама предъявляла претензии, что он старается быть хорошим для всех в ущерб семье. А я рос в насаждаемом образе, что нам его мало, не хватает его внимания.
Юлия: В России до сих пор 56 % женщин считают, что участия отца в семье не хватает. Есть же даже такое понятие, как «русский отец». Статистика моих личных наблюдений за знакомыми говорит, что треть современных отцов очень погружены в воспитание ребенка. Тренд нарастает, но этого все равно мало. Мои друзья из Швеции, Великобритании, Италии гораздо больше вовлечены в дела семейные.
В России семья только начинает приобретать очертания «дом – моя крепость, семья – соратники, дети – продолжатели дела». Сколько до революции 1917 года было предприятий «Такой-то и сыновья», но традиция преемственности угасла, выродилась во что-то противоположное. Не зря название романа Тургенева «Отцы и дети» стало нарицательным и обозначает конфликт поколений.
Леонид: В психологии мы часто видим, что борьба за свободу, за взросление, за преодоление границ, навязанных отцом, – это едва ли не главная часть пути героя. Традиционно герой – изгнанник, блудный сын, который ищет, разочаровывается, а потом сам вступает в конфликт уже в роли отца.
С девочками тоже любопытно, потому что традиционные гендерные роли нарушаются. Успешную женщину часто ведет внутренняя потребность быть круче окружающих мужиков, к которым она не испытывает уважения. В результате гендерного перекоса мы часто видим, как мать не любит сына, потому что он похож на отца. Чуть что – «ты такой же, как твой отец», как будто это однозначно плохо. И мальчик растет с этим ощущением. Сейчас вообще идет борьба с мужскими фигурами на разных фронтах.
Юлия: К слову о переносе отношения: я знаю семьи, в которых ребенок говорит об отчиме: «Он – мой папа, и я не могу представить себе кого-то другого на его месте». У меня так не случилось. Отчим обладал сложным характером, и его отношения с мамой складывались непросто. Хотя сначала все шло прекрасно. Они начали жить вместе, когда мне было года три-четыре. Мы с отчимом подружились, весело проводили время. Но когда родилась сестра, он как человек не очень разбирающийся в семейной и детской психологии провел границу: это – мой ребенок, а это – чужой. И я остро чувствовала это отчуждение. Не то чтобы я страдала, потому что меня любили и дедушка, и бабушка, и мама, но я поняла, что он – не мой человек.