Культура | Судьба
«Искусство не левее сердца»
Сын известного петербургского графика, прославившийся в Узбекистане как керамист, а в США как художник-абстракционист Александр Кедрин, рассказал «Огоньку» о себе и своем поколении
Строгий костюм, чинная бабочка и ярко-красная рубашка — свою артистическую натуру художник Александр Кедрин скрывать не привык. О своем прошлом он рассказывает неторопливо, с театральными жестами и паузами, но ровно: что об отце Вениамине Кедрине, который после 1917 года мотался по всей стране, сменив массу профессий (от иллюстратора Толстого и Достоевского до учителя танцев), что о деде Евгении Кедрине, который защищал Софью Перовскую на процессе цареубийц, а «после переворота» был министром юстиции у Николая Юденича в Париже. Темп рассказа Александра Вениаминовича ускоряется, лишь когда речь заходит о родном для него Востоке.
— Вы знаете, что на Востоке стихи не декламируют, а поют? — неожиданно спрашивает художник.— Когда гончар сидит перед своим станком, он обычно начинает петь стихи. И когда он расписывает, поет. Вот чем привлекателен Восток. Здесь все связано: и цвет, и свет, и притяжение. Когда я пишу картину, у меня в голове тоже все время стучат стихи. Не могу это передать.
Фото: Глеб Щелкунов
Мастера нового Востока
Груженые скарбом ишаки неторопливо бредут по шатким, разрушенным басмачами тропам — их путь лежит из Пенджикента в Душанбе. Мимо них тянутся ущелья, склоны гор, опустошенные жарой селенья — все это быстро схватывают художники, даже не успевая задуматься ни о методе, ни о школе. Примерно так выглядел один из первых творческих походов участников профсоюза ташкентских художников.
Его организатора, известного петербургского графика Вениамина Кедрина, как и многих других художников, в Узбекистан привела революция 1917 года. После нее советская Средняя Азия превратилась в своего рода отдушину для тех, кто не сумел приспособить свою кисть к методу социалистического реализма. Для целой плеяды живописцев — Александра Волкова, Вадима Гуляева, Василия Рождественского, Александра Лабаса и многих других — Узбекистан стал не только источником вдохновения. Краски, контрасты и сам воздух Востока, пропитав их холсты, подтолкнули русских художников к поискам в духе европейских экспериментаторов Хоана Миро и Пабло Пикассо.
— Вот только когда они возвращались из очередной экспедиции, начинались расправы — экспериментов соцреализм не терпел,— вспоминает Александр Кедрин.— Чем бы это все в итоге закончилось, даже думать не хочется. Убежден, что многих выручило само время: началась война и власти отвлеклись от разоблачения художников и поэтов. Да и доносы друг на друга пошли на убыль…
Александр Кедрин ведет нас мимо картин своего отца, которые он привез в Москву специально для недавней выставки «Очарованные Востоком» в галерее Artstory. Пастельные горы и обожженные солнцем долины сменяются портретами углем по бумаге: смеющиеся старики в тюрбанах, хмурый рабочий за рулем, улыбка узбечки из-под богатого покрывала…
— Я ходил с папой на этюды по улочкам старого города, старался ему подражать, но искал и что-то свое,— рассказывает Кедрин.— У отца была романтическая школа, моих экспериментов он не поощрял: говорил «я за искусство левое, но не левее сердца».