Николай Лебедев: Испытание блокбастерами
История-лекция о том, как снимается современное кино с большими бюджетами.
От редакции. Николай Лебедев снимает дорогое и яркое кино. Поджигает самолеты в «Экипаже», строит целые миры в «Волкодаве», воссоздает работу Международного трибунала в «Нюрнберге». Казалось, что он выиграл в специальном казино для режиссеров и теперь может снимать что угодно на любые бюджеты и кайфовать.
На деле мы получили откровенную историю того, как на самом деле работают большие бюджеты в кино, почему это скорее обременение и необходимость, чем фан. И как должны работать спецэффекты для зрителя.
Этот материал — часть большого проекта «Топ-50 историй MAXIM».
Про меня и мои фильмы всякое говорят. Раньше такое, назовем так, «пристальное внимание» меня изумляло, сейчас отношусь, пожалуй, даже равнодушно. Понимаю, что у меня свой путь, и я, как говорил Моэм, уже нахожусь в том возрасте, когда бессмысленно размышлять о том, каким меня хотят видеть другие. Меня и мое кино. Я не червонец золотом, чтобы нравиться всем. А вот что действительно важно, так это отношения со зрителями. Я очень любил кино в детстве, для меня это был мир, куда я уходил от несимпатичной мне реальности. Кино давало мне радость жизни, полёт, надежду. Сейчас я отношусь к кино иначе, более заземленно, что ли, но те впечатления, детские и юношеские, очень ценю по сей день. Кино буквально спасало меня и в более зрелом возрасте.
Для меня кино — не политическая история (для многих, знаю, политическая). Не социальная история (для многих, знаю, социальная). Не потому что я в облаках витаю, просто ждал и жду от кино другого. И мне кажется, что большому количеству людей в кино интересно то же самое.
Кино, даже самое реалистическое, — это всегда сказка. Даже если это фильм по документальным событиям: на экране все равно действуют не реальные люди, а персонажи, которых изображают актеры, придуманы драматические ситуации и диалоги.
Мне важно, чтобы фильмы по-настоящему увлекали людей и давали надежду, а не отбирали ее. Чтобы после фильма человек хотя бы на мгновение ощутил в душе что-то светлое. Хотя бы на несколько секунд. И чтобы он почувствовал, что жизнь, несмотря ни на что, прекрасна. Иногда счастье могут дарить даже очень тяжелые фильмы. «Головокружение» Альфреда Хичкока, «Список Шиндлера» Стивена Спилберга, «Охота» Томаса Витенберга дарят мне такие светлые впечатления, или, скажем, «Рассекая волны» Ларса фон Триера.
Если бы мне сейчас выпало снимать «Змеиный источник», вряд ли я смог бы это сделать. В середине девяностых я очень остро чувствовал жизнь небольших городков, я бродил по этим улочкам, сталкивался с этими людьми. Я существовал в точно такой среде, которая на экране, быть может, подана несколько преувеличенно и шаржированно, но для меня она абсолютно узнаваема. Мы снимали «Змеиный источник» в обычном подмосковном городке, в обычных интерьерах жителей. Ничего специально не приукрашивали и не очерняли. Для меня это была история опьяняющей и ядовитой силы бесконтрольной власти, рассказанная в хорошо знакомых мне декорациях и обстоятельствах. Никита Сергеевич Михалков позже назвал эту работу примером новой бездуховности российского кино. Считаю, имел право, и это не повлияло на наши дальнейшие взаимоотношения с ним. У меня с Михалковым другие ассоциации: в девяностые я впервые посмотрел «Утомленные солнцем», и эта картина произвела на меня невероятное впечатление. Все российское кино в то время было мрачным и депрессивным, на фоне него картина Михалкова просто потрясла меня. Помню, как я возвращал кассету с ней в видеопрокат, и меня спросили: «Ты знаешь, что этому фильму сегодня ночью дали „Оскар“?». Я ощутил прилив такого абсолютного счастья, который, кажется, не испытывал потом, получая любую из своих наград.
***
Да, я слышал, что в начале нулевых на Западе про меня говорили «Русский Хичкок». Тут два момента: первый — лестный, ибо я очень люблю Хичкока, второй — вполне заземленный, ибо я вменяемый человек. И понимаю разницу между собой и им, величайшим из кинематографических гениев. Но всегда приятно, когда сравнивают с Хичкоком или со Спилбергом, а не с «тютькиным».
Мне кажется очень большой ошибкой считать, что Хичкок — мрачный. Напряженный, да. Но не мрачный! Он великий моралист и выдающийся художник. «Психоз», возможно, выделяется темными тонами, да и то — в приемлемых пропорциях. Остальные хичкоковские картины, скорее, драматичные. Мне никогда не хотелось делиться со зрителем своими депрессиями — мир вокруг и так достаточно жЕсток, а то и жестОк. И нужно иметь большую внутреннюю уверенность, что, рассказывая историю, ты не сделаешь хуже или беспросветнее жизнь человека, который придет в кинотеатр. Скажем, какое откровение в том, что мы все умрем? Лучше подумать, как выжить в тяжелых ситуациях и сохранить в себе веру и человеческое достоинство.