На тропе древних
6. Алиби
После допроса Лера чувствовала себя вымотанной, поэтому пригласила Аду к себе в гостиницу. Та легко согласилась и охотно допоздна рассказывала о первом дне похода во всех подробностях. Дальше они не продвинулись: Аде нужно было идти на очередное ночное дежурство, а Лере — поспать.
Спалось плохо. В городе давно стояли управляемые голосом светофильтры на окнах, здесь же по старинке обходились толстыми шторами. Лера с непривычки не смогла задёрнуть их плотно, и в щели проникал свет. Гостиница, кстати, называлась «Сансет», что показалось очумевшей от усталости гостье подлинным издевательством.
Зато утром она неожиданно вспомнила, где ранее слышала странную фамилию Месяц. Совсем рассеянная стала — спасибо чёртову разводу! Пока Лера ехала в Санрайз, она включила аудиокнигу, посвящённую истории парка «Тропа Древних». Книга много лет оставалась в списке бестселлеров, но, к разочарованию Леры, рассказывала не столько о самом парке, сколько о легендах, связанных с ним. По-видимому, писательница, выпустившая книгу, серьёзно увлекалась этой темой и сумела увлечь многих читателей. Она писала, что на «периферии» наше мышление во многом остаётся первобытным и мы ощущаем потребность не только в контакте с дикой природой, но и в трансляции через легенды определённых ментальных схем, созданных в рамках первобытной культуры. И чаще всего легенды обыгрывают ритуал инициации, в котором несовершеннолетнего члена племени символически «убивают», отправляя в путешествие в мир мёртвых, где он встречается с предками полулюдьми-полуживотными, чтобы набраться у них мудрости и снова вернуться в мир живых взрослым человеком и умелым охотником, которому открыт тайный язык леса.
«Нам нужны истории о человеке, который спустился в пещеру и столкнулся с чудовищем; о человеке, который видел вещие сны; о странном человеке из леса с дудочкой в руках, который приходит в город и уводит детей; о девочке, которую посылают в лес, где живёт Баба-яга, воплощение смерти; о человеке, который был убит, а потом воскрес. Нужны не потому, что учат нас, как себя вести, по большей части эти истории тёмные, пугающие, запутанные и не содержат в себе общепринятой морали. Их задача в другом: они описывают реальность ритуала — того, что австралийские аборигены называют ”Временем сновидений”, и, как ни удивительно, эта реальность продолжает нас волновать, мы ощущаем потребность слушать предания о ней, как слушали их наши предки у костров ненастными земными ночами».
Ближе к середине книги автор всё же начинала описывать некоторые «ритуальные захоронения и вотивные комплексы», которые встречались, в частности, на Тропе Древних. Отсюда Лера и почерпнула информацию о знаках, вырезанных на стволах деревьев, что помогло запутать Яну и вывести на чистую воду. Значит, всё-таки пригодилась книга. И написала её... — Лера заглянула в свой телефон, — написала её некая «Габриэла Месяц. Профессор Габриэла Месяц». Что сказано в аннотации? Профессор Месяц, автор книги «Тропа через лес», много лет живёт в Санрайзе, неподалёку от национального парка «Тропа Древних», который, по её словам, служит «неиссякаемым источником вдохновения». Когда всё закончится, надо будет найти автора и поблагодарить. По всей видимости, интересный человек. Ладно, теперь нужно вставать. Дело само себя не раскроет, преступник сам себя не поймает.
Когда Лера вошла в отделение, первое, что она увидела, — доску с приколотыми фотографиями. В центре пострадавший Вронский, а вокруг него участники похода: Марков Илья Афанасьевич; Жень, она же Вероника Лиснянская, она же Евгения Кузнецова; Ирина Иволгина, она же Майя Морозова; Смирнов Василий Борисович, он же Борис Васильевич Сорокопутов, и Тамара Давидовна Насесарян. От фото Сорокопутова к фото Вронского была прочерчена меловая линия, над ней нарисован жирный знак вопроса и написано «мотив». Вся картинка напомнила Лере детскую игру «Шире круг». Можно сказать, всё детство Леры прошло под незатейливую песенку:
Шире, шире, шире круг,
У меня пятьсот подруг,
Эта, эта, эта, эта,
Самая любимая.
Водящая (играли только девочки) вставала в центр круга и, выставив вперёд руку с оттопыренным пальцем, принималась кружиться на месте. Девочки начинали водить хоровод, и когда песенка заканчивалась, та, на кого указывал палец, становилась новой водящей.
Не очень-то увлекательно, когда смотришь со стороны. Но Лера внезапно вспомнила, как замирало сердце, когда указующий палец плыл навстречу, а она мчалась мимо в полубеге, полутанце, сладостно лишённая собственной воли, вовлечённая в движение множества ног (казалось, их в самом деле тысячи), множества тел и рук, которые тянули её и направляли, скругляя путь, не давая оторваться и вырваться. И когда палец проплывал мимо — а её почему-то никогда не выбирали, — она всегда испытывала мгновенное облегчение и одновременно жгучую досаду, хотя речь шла всего лишь о привилегии кружиться внутри круга, держа руку на весу.
«Как знать, если бы за нами наблюдала профессор Месяц, она, может статься, нашла бы, что в этой игре скрыт какой-то древний ритуал, вовсе не весёлый и не добрый, — неожиданно подумала Лера. — Но неужели они здесь до сих пор пользуются грифельными досками? Это словно путешествие во времени».
— Здравствуйте все, — сказала она, входя в общий зал. — Вы совершенно правы, нам нужен мотив. Вот вы, — она ткнула пальцем в парня, который вчера рассказывал о погоде, — можете посмотреть рабочие файлы жертвы и подозреваемого? Надо выяснить, не пересекались ли они прежде? Особенно меня интересуют денежные вопросы. Не вёл ли Вронский каких-то процессов против городского отдела образования и лично Сорокапудова... тьфу... Скорокопутова? Или, наоборот, Вронский работал на отдел и что-то пошло не так? Они жили в одном городе, который ненамного больше Санрайза.
— Будет сделано, шеф! — весело отозвался парень.
— Кто-нибудь ещё пусть соберёт сведения на Тамару Давидовну Насесарян, чтобы я могла поехать к ней и поговорить. Кто возьмётся?
— Я, господин учитель! — руку подняла симпатичная молодая девушка, сидевшая у окна.
— Отлично. Когда будет готово, ищите меня у кофе-машины! Вы не составите мне компанию, Марта Яновна?
Марта, как и предполагала Лера, оказалась ценнейшим источником сведений. Она была знакома с Тамарой Давидовной довольно давно, хоть и не очень близко — у Насесарян учился один из внуков Марты Яновны.
— Он её хвалит, — говорила Марта. — Говорит, строгая, но с ней интересно. Она у них физику и астрономию преподаёт. Сейчас живёт одна. Ну, как одна, с птицами. С мужем развелась лет семь назад, дочка в Железный уехала...
— А с этим, как его? Сорокопятовым, она давно встречается?
Марта смутилась.
— Около года... Приехала в Железный на конференцию, потом стрижку новую сделала и волосы покрасила. Одеваться стала по-другому. Но свои отношения никогда не афишировала, в публичных местах с кавалером не появлялась. Он, наверное, женат.
Лера кивнула:
— Женат.
— Ох ты, господи! Этого я и боялась...
— Как вы считаете, у них всё хорошо было? Она не казалась грустной? С заплаканными глазами на работу не приходила?
— Да нет, вроде. Впрочем, я вообще не помню её с заплаканными глазами, даже когда она с мужем разводилась. Есть такие люди, знаете, им плакать при чужих — нож острый. Ни одной слезинки наружу не выпустят...
Девушка, сканировавшая сеть, не смогла выудить о Тамаре Давидовне принципиально новых сведений. В школе та была на хорошем счету, много раз получала благодарности, налоги платила вовремя, даже штрафов за неосторожную езду ей не выписывали ни разу. Скорее всего, она окажется трудной собеседницей... Лера даже подумала, не взять ли ей с собой Марту Месяц, но потом встряхнулась. Да что она, в самом деле? Без «нашей общей мамы» ничего не сможет? В результате она лишь попросила Марту позвонить Тамаре Давидовне и договориться о встрече. У Тамары оказалось сегодня только три урока, и она пригласила Леру зайти к ней после часа. Напоследок Лера всё же не утерпела и спросила у Марты, не в родстве ли она с Габриэлой Месяц. Марта просияла:
— Сестра моя! Троюродная. Наши дедушки были братьями, мой — старший, он в Санрайзе остался, в родительском доме. А младший уехал и даже до столицы добрался, а внучка его профессором стала. Она к нам однажды приезжала, парк посмотреть, тогда мы и познакомились. Потом, когда книжку писать начала, и вовсе к нам перебралась. Вы у Ады спросите, она её хорошо знает, они в лес часто вместе ходили.
— А вы бывали в лесу?
Марта поморщилась:
— В детстве, вместе с классом. Я тогда на огнедерево сесть умудрилась. То есть кто-то добрый ветки сломал и вокруг костра разбросал. А я на ветку и села. Слава богу, штаны были толстые, походные. Но потом две недели попа чесалась — ужас! Да и
вообще не люблю я эту природу... Как-то у меня с ней не складывается. Вот цветы люблю. Жаль, вы не вовремя приехали — я вам мой цветник показала бы... Погодите, у меня же есть снимки. Не то, конечно, без запахов, но всё же хоть что-то...
Цветник у Марты, судя по фотографиям, был замечательный, да и весь сад тоже. Лера узнала много новых названий: астранция — нежнейшие цветки на высоких стеблях — белые, розовые и ярко-красные, похожие на зефиринки; светло-лиловые огромные астильбы; тёмно-зелёный и малолистный папоротник-адиантум; тёмнофиолетовые аквилегии, то ли перевёрнутые сердечки, то ли колокольчики фей. И это только на букву «А». Но в саду Марты собрался, казалось, весь алфавит. «А ведь я об этом никогда не слышала, ничего не знаю и, скорее всего, забуду, едва вернусь в город, — с искренним сожалением подумала Лера. — Может, мне заняться садоводством? Будет логично. Брошенная жена, так и не ставшая матерью, сублимирует нерастраченные чувства на цветочки и кошечек. Точно, надо завести ещё и кошек. Не меньше полудюжины. И обязательно каких-нибудь увечных — драных, одноглазых, трёхногих... Чтобы все видели, как мне плохо. Но какой смысл в этих социальных играх? Вот Тамара вместо кошек завела любовника, и что — лучше получилось?»
Пётр, тот смышлёный молодой человек, который рассказывал в первый день о циркуляциях воздушных масс над парком, всё ещё возился с историями Вронского и Сорокопутова — искал скрытые связи. Лере сейчас было нечего делать, и она внезапно решила прогуляться к лесу. Она ведь толком его не видела во время своего знаменитого «дождевого похода», а теперь, послушав рассказы Ады, неожиданно почувствовала, что хочет взглянуть на лес снова. День был пасмурный и ветреный, но не похоже было, что сегодня соберутся дождевые тучи. По небу неслись облачка, серые, как обрывки грубой обёрточной бумаги. Солнце подкрашивало их снизу алым тревожным цветом. «Последняя туча рассеянной бури, — подумала Лера. — Стой, откуда это?» Что-то из детства, хрестоматия с аляповатыми картинками, странное жёлтое солнце высоко над горизонтом, наползающая на него чёрная туча, странные зелёные деревья на холме и синяя река под ним.
Повинуясь внезапному порыву, Лера набрала цитату в строке поиска и узнала, что фраза пришла из стихотворения Пушкина:
Последняя туча рассеянной бури!
Одна ты несёшься по ясной лазури,
Одна ты наводишь унылую тень,
Одна ты печалишь ликующий день.
Слово «лазурь» было, кажется, незнакомо не только Лере — кто-то пометил его гиперссылкой. Лера перешла по ней: «ЛАЗУРЬ (нем. Lasur): 1) голубой цвет неба; 2) синяя краска». Голубое небо — как странно! Лера снова взглянула вверх. Сегодня небо было совсем светлым — нежно-розовым, как разбавленная марганцовка, как один из кустиков астильбы в саду Марты. Но ещё более странным показалось Лере, что сейчас она стоит посреди размокшей от дождя дороги и занимается прикладной филологией. Или литературоведением? Нет, развод положительно свел её с ума, и хорошо ещё, что этого пока никто не замечает. «Садик и кошечки. Как только вернёшься в город, сразу садик и кошечки, — сказала себе Лера. — Это тихий и социально приемлемый тип помешательства. А сейчас — ты хотела посмотреть на лес? Так иди и смотри!»
Она прошла по главной улице, мимо музея, и остановилась примерно в полусотне метров от парковых ворот, чтобы не привлекать внимания системы охраны периметра. Лес больше не был тем многоцветным радостным морем, которое описывала Ада, сейчас он был серым, местами бурым, местами совсем чёрным. Листья пожухли, скукожились и частью опали на землю, и от этого она тоже стала серой. Между деревьями обнажились широкие просветы, в которых гулял ветер, гудел в свёрнутых листьях, как в трубах органа.
Пискнул телефон. Кто-то прислал сообщение. Лера нажала кнопку и с удивлением прочла:
Лес, точно терем без призора,
Весь потемнел и полинял,
Сентябрь, кружась по чащам бора,
С него местами крышу снял
И вход сырой листвой усыпал;
А там зазимок ночью выпал
И таять стал, всё умертвив...
Иван Бунин. «Листопад», 1900.
В первый момент она даже испугалась, по загривку пробежали мурашки, возникло ощущение — бессмысленное, но невыносимо острое, — что кто-то спрятался за деревьями и следит за ней. Но потом сообразила, что это, наверное, нейросеть заповедника проанализировала предыдущий запрос и решила угадать следующий. Сейчас межсезонье, нагрузка низкая, вот она и развлекается.
Лера нашла глазами смотровую площадку, которая парила над вершинами деревьев, как мачта невидимого корабля, но подниматься туда ей совсем не хотелось. Резкий порыв принёс волну запахов гниющей листвы, словно огромный хищный зверь внезапно высунул из кустов морду и дохнул в лицо смрадом. Лера развернулась и пошла назад в отделение, уговаривая себя шагать не слишком быстро.
Погода здесь и впрямь менялась внезапно. Снова собирался дождь. Небо стремительно темнело, тучи складывались в единое грозовое облако, наползавшее на солнце. Лера припомнила только что прочитанные стихи про последнюю тучу. В стихах это выглядело даже красиво. Но на самом деле — брр! Лера поёжилась и плотнее запахнула куртку. Оказалось, что Тамара Давидовна живёт недалеко от отделения (впрочем, в Санрайзе всё было недалеко), поэтому Лера сказала, что дойдёт пешком. И очень пожалела. Капли застучали по голове и плечам.