Гудбай, Чимерика!*
Технологическая блокада Китая со стороны США будет только усиливаться. Как это отразится на мировой экономике и есть ли у России шансы объединить усилия с КНР для достижения технологического суверенитета от Запада? Интервью с заместителем директора ИМЭМО РАН Иваном Данилиным
Одной из доминант стартующего второго президентства Дональда Трампа будет сдерживание Китая — в торгово-экономической, военно-политической и технологической сферах. Сегодня мы решили подробно разобрать технологический аспект и попросили сделать это Ивана Данилина, кандидата политических наук, заместителя директора по научной работе Национального исследовательского института мировой экономики и международных отношений имени Е. М. Примакова РАН.
— Когда началось давление США на Китай в технологической сфере? Был ли явный триггер у этого процесса или напряжение накапливалось постепенно? Чем конкретно были недовольны американцы?
— Впервые вопрос о противостоянии Китаю в промышленной и технологической сферах стал достаточно выраженно подниматься в США в 2007–2008 годах. Одним из сигналов стал выход доклада Национальной академии наук под названием Rising Above The Gathering Storm («Воспаряя над приближающейся бурей») и создание годом ранее Фонда информационных технологий и инноваций (The Information Technology and Innovation Foundation, ITIF) во главе с Робертом Аткинсоном.
Академические ученые-экономисты в упомянутом докладе доказывали необходимость реиндустриализации Америки, при этом тема китайского доминирования уже подспудно присутствовала. А вот Аткинсон и иные сторонники жесткой линии прямо говорили, что надо сдерживать Китай, который использует в своей политике развития и глобальной экспансии нерыночные инструменты.
В президентство Барака Обамы эта линия сначала проявилась в попытке реиндустриализации США. Точнее, неоиндустриализации. Потому что, естественно, сталелитейную или текстильную индустрию в США никто восстанавливать в прежних масштабах не собирался.
Однако ближе к концу президентского срока Обамы позиция администрации стала ужесточаться. Триггером стала амбициозная государственная программа Made in China 2025, принятая КНР в 2015 году. В ней была зафиксирована цель совершить технологический прорыв по ряду ключевых направлений — от микроэлектроники до аэрокосмического оборудования. Китай начал более активно развивать новые индустрии. И сам документ, и китайские усилия вызвали обеспокоенность политиков в Вашингтоне. Которое, конечно же, было искусно усилено группами интересов.
Но главное, к середине прошлого десятилетия КНР сделала серьезный шаг вперед в сфере телекоммуникаций, потребительской электроники и интернет-технологий. Имена Huawei, ZTE, позднее Xiaomi и TikTok ворвались в жизнь американских обывателей. Самым же болезненным для США стал успех Китая в разработке собственного стандарта 5G.
— Почему американцы посчитали опасным внедрение у себя китайского оборудования связи пятого поколения?
— Дело было не столько в геополитике в ее чистом виде, сколько в рыночном и технологическом лидерстве. Американские производители на рынке телекоммуникаций серьезно ослабли. Ранее важнейший технологический центр Bell Labs — осколки империи AT&T — купила французская Lucent, но прорыва это не принесло. Другие производители тоже не разработали конкурентоспособных технологий 5G. США спохватились, когда Huawei со своими дешевыми, но качественными решениями уже занимал от 20 до 40 процентов телекоммуникационных рынков европейских стран, активно усиливал рыночные позиции в самой Америке. В Вашингтоне поняли, что следующим шагом будет вытеснение США и с рынков персональной электроники и интернета вещей, где лидерство в 5G стало бы важным конкурентным фактором. А ответить было нечем.
— В отличие от европейцев?
— Да. Финская Nokia и шведская Ericsson сохранили и даже усилили свои позиции. Фактически на глобальном рынке 5G-оборудования в конце 2010-х осталось четыре имени. В первом ряду лидирующие с большим отрывом Huawei и Nokia. И два дублирующих — ZTE и Ericsson. И страны могли выбирать, какую комбинацию вендоров использовать для своих сетей пятого поколения — из соображений стабильности и безопасности всегда устанавливались системы двух-трех разных поставщиков. Россия, например, собиралась использовать решения Huawei, Ericsson и Nokia.
Повторимся, места американцам в этой конфигурации не нашлось. Но и после этого, возможно, противостояние США с КНР не приняло бы таких масштабов, если бы не личность Дональда Трампа. Сдерживание Китая было важным пунктом его повестки. А он человек из строительного бизнеса, довольно жесткий и прямолинейный. Раз есть угроза, надо бить.
— Первые залпы технологической войны били по вершине айсберга: в 2018 году администрация Трампа ввела первые ограничения в отношении Huawei и ZTE.
— Да, 5G стали триггером. А потом, как и во всякой войне, началась эскалация. Американцы быстро поняли, что телекоммуникации — важная цель, но ими нельзя ограничиваться. Ключевой вопрос — микроэлектроника и искусственный интеллект. Были развернуты санкции в отношении китайских компаний, ограничен доступ китайских игроков к венчурному рынку США, приняты многие иные меры.
Технологическая блокировка Китая стала одной из доминант американской политики. Показательно, что она не ослабла, а даже усилилась в годы президентства Джо Байдена. Целеполагание этой политики двоякое. С одной стороны, не допустить проникновения китайской технологической продукции и услуг на американский рынок и, главное, максимально ослабить китайских игроков на глобальном рынке, чтобы заменить их американскими или дружественными им решениями. С другой — снизить шансы Китая на прорыв.
Ограничивается доступ китайцев к американскому и европейскому рынку умного капитала, компетенциям, нанесен мощный удар по академическому сотрудничеству с китайскими учеными. Дошло до того, что проводился аудит источников финансирования университетов, дабы по возможности вычистить оттуда китайские деньги. Ну и, конечно, формальное и неформальное давление на Европу и Японию с целью ограничения либо полного запрета поставок микроэлектроники и иных критических технологий в Китай. Это, кстати, подтолкнуло эволюцию концепции технологического суверенитета: вместо защиты национального рынка — доминирование на мировых рынках, вместо самодостаточности — система глобальных связей, в том числе для ограничения конкурента.