Конкурс страшных рассказов: «Чуткая», Марина Бутусова
Все любят пощекотать себе нервы и почитать на ночь истории, после которых будет непросто уснуть. А мы уверены, что женщины великолепно пишут такие рассказы! Поэтому VOICE объявил конкурс страшных историй: читай и ставь лайки лучшим рассказам!
Аркадий Олегович был могучей сибирской породы, руки — лапищи — не то врача-травматолога, не то повара горячего цеха. Если он надевал рубашку, она сидела как униформа: слишком внатяг, петли надувались, топорщились, пуговицы готовились брызнуть в стороны. У Оли немного кружилась голова от этих петель, ей становилось неловко, будто на виду у всех случилось интимное. Когда Аркадий переодевался домашнее, она тихонечко выдыхала и только тут понимала, что весь рубашечный вечер была слишком в струнке и на взводе. Зачем он покупает эти тесные рубашки и почему его самого нисколько не смущает, как скрипит ткань в пройме и как из-за ворота выбивается кудрявая серая шерсть, Оля спрашивать стеснялась.
Аркадий ухаживал за ней немногословно, но как-то всеохватно. Было понятно, что он настроен серьезно, и еще было понятно, что торговаться нельзя: либо принять его всего вот такого, с несколько мятым лицом, крутым шерстяным загривком и этими не то неряшливыми, не то распутными рубашками, либо отказать рубашкам и отказать ему всему, и тогда он растворится в темноте парка, откуда и появился, и Оля не сможет его найти, даже если передумает.
Когда Оля подвернула в вечернем парке ногу, ей было уже тридцать шесть, за плечами пятилетний странный брак и еще то, что называют гражданский браком, давно, в студенчестве, но плечи пока изящные, и поворот головы изящный, об этом ей сказали сразу два незнакомых друг с другом художника в совершенно разных галереях.
В галереях Оля держала ножку бокала, как стебель, и надеялась этим привлечь свою судьбу. Мужчины подходили, говорили про изящный поворот, но даже когда брали номер, судьба все никак не решалась, и Оля стала бегать по вечерам, чтобы подсушить и законсервировать, то есть сберечь изящество до времен, когда суженый войдет в двери галереи в дорогой рубашке и поймет, что главное произведение искусства в этом здании — она, Оля.
И вот она бежала по парку в специальных кроссовках для бега, с распродажи, но найк, и абсолютно по-дурацки подвернула ногу. Наушники улетели куда-то в темноту, ладони саднило, колени промокли, нога болела. Оля расплакалась от обиды, и тут из ночной чернильной зелени вышел Аркадий со своими лапищами и ее наушниками, и как-то сразу отвлек — Оля считала, что плакать ей не идет, а перед ней определенно был хоть и не в рубашке, но видный самец.
Потом они сидели в первом попавшемся кафе, Аркадий пил пахнущий хвоей джин и задавал какие-то вопросы, а Оля грызла трубочку, только делая вид, что пьет, потому что в конце напитка придется попрощаться, а она прощаться не хотела, пока не поймет, понравился ли ей этот странный мужик с тигриными глазами и собачьими бакенбардами. Так и не разобравшись, Оля немного на себя рассердилась, решила не отступать и согласилась пообедать с Аркадием на следующий день.
Уже в браке Оля однажды вечером осторожно перещупала мужние рубашки, рассмотрела этикетки. Рубашки были дорогие, качественные, с мягко обметанными петлями, пахли лесным кондиционером и совершенно не обещали превратить своего носителя в коновала. Оля накинула одну, покрутилась — выглядела она точь-в-точь как хохочущая нимфа из рекламы дорогого мыла, хлопок струился по телу ласково и невесомо. Так и не поняв, в чем секрет, Оля на ближайший надуманный праздник подарила мужу еще одну рубашку — сразу на два размера больше тех, что висели в шкафу. Аркадий рыкнул благодарно и надел ее в следующий уик-енд на очередную выставку — и снова ткань необъяснимо задубела и натянулась, петли вывернулись, рукава поползли вверх: Аркадий в рубашке за триста баксов опять выглядел единственным пролетарием среди отглаженных галерейщиков.
Оля считала себя человеком искусства, хотя в мир искусства попала через бухгалтерию. В малюсенькой своей первой галерейке, подменяя после проверки счетов декретницу-куратора, она постепенно научилась носить блейзеры и розовый называть маджентой. А главное, научилась безошибочно определять бизнесменов средней руки, которые млеют от всего поярче и считают, что большие картины должны стоить дороже маленьких. Оля наловчилась отгружать им огромные поп-арт холсты с принтами про смутно-мистическое в обыденном: ведьмак под матрицей цифрового кода, русалка на бетоне — и за сезон заработала на машину. Красный хендай стал Оле чем-то вроде красного диплома по искусству, и с той осени в арт-бизнесе обновленная дерзкой стрижкой и кураторской хваткой Оля стала некрупным, но признанным игроком.
Первый муж, Максим, встретился ей ровно под таким плакатищем размером с брачную кровать. На полотне из разрушенных временем вывесок мускулистый красавчик впивался в ключицу сладострастно изогнутой девицы в порванном платье. Сверху рисунок любовников был затейливо изгваздан фиолетовыми кляксами, так что натуральный живописный вид имели только перекаченная икра и точеное плечо партнерши. Под картиной, на уровне колена героини ухмылялся Максим.