Василий Носов. Между долгом и чувством
Судьба посмеялась над старшим Носовым. Но вопреки обыкновению, посмеялась не зло, по-доброму. Как раз те браки, против которых Василий Дмитриевич яростно восставал, оказались самыми счастливыми...
Папаша, поздравьте меня! Я жених. Сделал предложение и получил согласие!
Папаша, Василий Дмитриевич Носов, поднял глаза от бумаг на единственного сына и наследника «Промышленно-торгового товарищества мануфактур братьев Носовых». По разрумянившемуся лицу и сияющим глазам обычно флегматичного Васеньки угадывалось и без слов: влюблен! Да и пора — тридцать лет, в самый раз жениться.
— В добрый час, — кивнул отец. — И кто же невеста?
— Евфимия Павловна Рябушинская, — с некоторым вызовом отозвался Васенька.
Василий Дмитриевич потянулся к портсигару, вынул папиросу, поднес к электрической машине для зажигания (всевозможные технические новинки были его слабостью), но от волнения никак не мог ее включить. Руки дрожали. Громадный рыжий сенбернар Бенгур, дремавший у ног, поднял голову и посмотрел на хозяина — Василию Дмитриевичу показалось, что с укоризной. Даже чучела волков, расставленные по углам кабинета, словно еще свирепее оскалились. Все в доме ополчилось на него — будто это он виноват в нескончаемых семейных драмах.
Ох уж эти дети! Что ни год — то сюрприз. Овдовев в сорок два, Носов и не помышлял о повторном браке, твердо решив посвятить себя семерым отпрыскам. Младшей, Августе, на момент смерти матери было всего шесть лет, старшей, Екатерине, — девятнадцать. Всего у Носова было шесть дочерей и один сын. Василий Дмитриевич делал все, чтобы быть им образцовым отцом. Правда, как воспитывать девочек, не очень понимал. Учил их тому, что умел и любил сам — гимнастике и гребле, фотосъемке, росписи и обжигу фарфора, охоте и рыбалке, изготовлению снастей... Дарил собак и лошадей, возил на бега, приучал ко всяческой технике. Вера хватала все на лету, в ее характере было много мальчишеского. Она, к большому удовольствию отца, и сапоги сама тачала, и тисненые переплеты делала, и фотографировала отлично, и вообще мечтала, достигнув совершеннолетия, поступить к отцу на фабрику управляющим. Остальные девочки от отцовских брутальных затей отлынивали как могли, да и Васенька, росший увальнем, не больно интересовался спортом или техникой. Юное поколение Носовых куда больше увлекали светские рауты да балы, все стены в комнатах дочек — в пришпиленных котильонных значках, да и Васенька ни одного купеческого бала не пропускал. Вот и дотанцевались, навыбирали себе в супруги бог знает кого!
Первой начудила старшая, Екатерина: выскочила не за купца, как положено, а за дворянина. Чем этот Силин ее прельстил, непонятно. Разве что аккуратными бакенбардами. Ни талантами особыми не обладал, ни родовитостью, ни деньгами. А гонору и претензий в зяте оказалось столько, что хватило бы на десяток принцев крови. Вечно считал себя кем-то обиженным, хотя сам не умел распорядиться крохотным имением. После освобождения крестьян дохода не было никакого. Пробовал Силин устроить на своей земле то кирпичный завод, то конный, то хлеб пытался выращивать. Но кирпич трудно было вывозить, лошади приносили хилое потомство, на пшеницу напал червь, к тому же окрестные крестьяне с завидной регулярностью поджигали имение и в конце концов спалили дотла. Тогда Екатерина с мужем явилась на порог отцовского дома, и Василию Дмитриевичу ничего не оставалось, как приютить, содержать, потом купить им новое имение — но и там все пошло по-прежнему. Беда с этим дворянством, совсем люди не в состоянии осознать, что времена изменились, все-то мнят себя барами!
Словом, когда вторая дочь, Варвара, засобиралась замуж за дворянина — да не за какого-нибудь мелкопоместного, а за князя Ивана Енгалычева, камер-юнкера двора его императорского величества, Носов уже всерьез запротестовал. В кругу московских промышленников-миллионеров такие браки считались позором, потому что жалко и смешно это выглядит — дочкам княжеский титул покупать.
Примерно теми же сословными соображениями, кстати, руководствовался и старый князь Александр Елпидифорович Енгалычев, когда строжайше запретил сыну жениться на Носовой. Да, крестьянская реформа их семью разорила, но достоинством Енгалычевы не торгуют, не прельстятся и носовскими миллионами. Вот только Иван уперся. Пришел к отцу очень бледный и очень серьезный: «Воли твоей, отец, я не нарушу. Не снимешь запрет — не женюсь на Варваре Васильевне. Но и ни на ком другом никогда не женюсь. Ты меня знаешь, свое слово сдержу». И Александр Елпидифорович понял — сдержит...
А по другую сторону сословной границы свирепствовала Варвара. Это надо же умудриться: плакать без остановки полтора месяца! Ранним утром просыпалась, принималась лить слезы и так до глубокой ночи, потом короткий сон — и снова...
Старики детей своих любили и в конце концов отступились: делайте что хотите! Свадьба все-таки состоялась, и зная обстоятельства, Носова даже не слишком осудила «купеческая аристократия». Известное дело, совсем от рук отбились дочки — это вам не прежние времена, когда отцов-то слушали...
Ну хоть любимица Вера порадовала отца выбором. Вышла за отпрыска уважаемой в Москве семьи промышленников — Алексея Бахрушина. Кстати, увлечений своих в замужестве не бросила, а уж фотографирование ей особо пригодилось: супруг затеял театральный музей и Вера снимала спектакли. Что ж, занятие более подходящее женщине, чем быть на фабрике управляющим.
И вот новый удар, теперь от Васеньки. Какие только завидные невесты на него не заглядывались! Недаром именно молодого Носова за высокий рост и импозантную внешность московское купечество в 1896 году выбрало в почетную охрану государя Николая II на Всероссийской выставке в Нижнем Новгороде. Васенька, как и еще несколько лучших юношей Москвы, нес почетный караул в костюме рынды — топорик в руках, кафтан из тончайшего белого сукна оторочен горностаем и изукрашен самоцветами, все почти как в XVII веке, только богаче. Ради такого события тряхнул старик-отец мошной, показал обедневшему дворянству — знай наших! Лучшие сыны России нынче — купеческого звания! Они и самые богатые, и самые образованные, и самые благородные — не по крови, а по достоинству, по умению держать слово, по безупречной честности...
И что теперь? Лучше бы уж какую-нибудь княжну нашел себе Василий! С Рябушинскими год как никто из уважающих себя людей не хочет знаться, не говоря уже о том, чтобы породниться. Еще папаша Евфимии в свое время отличился: дождавшись смерти отца, который за такие штуки мог и наследства лишить, затеял бракоразводный процесс с матерью своих пятерых детей, обвинив ее — немолодую почтенную даму — в супружеской измене. Обвинение звучало не слишком правдоподобно. Обретя свободу, пятидесятилетний Павел Михайлович Рябушинский поехал в Петербург сватать дочь миллионера Овсянникова за младшего брата. Но вместо сватовства сам на той женился, даром что ей было восемнадцать лет. В этом браке Павел Михайлович произвел на свет еще шестнадцать детей, в том числе и Евфимию. Брат его между тем так бобылем и остался... Ну это бы все еще ничего, дела прошлые. Куда хуже недавнее происшествие.