Всплеск посреди бюджетного сжатия
Михаил Дмитриев, президент хозяйственного партнерства «Новый экономический рост», экс-президент Центра стратегических разработок
Вы прогнозируете рост ВВП в следующем году на уровне 2,5–3 процентов. На чем основан такой прогноз?
— Этот прогноз связан с решениями, которые были приняты правительством в прошлом году и ранее. Основные факторы ускорения — начало действия пенсионной реформы, которая способна довольно сильно изменить ситуацию на рынке труда. Этот год был годом самого сильного падения численности экономически активного населения — практически на миллион человек за девять месяцев 2019 года, а на будущий год ожидается компенсационный рост благодаря тому, что сразу две когорты пенсионеров не смогут выйти на пенсию по сравнению с предыдущим графиком выхода. По оценкам Всемирного банка, одно это может добавить один процентный пункт к ВВП 2020 года.
Помимо этого следующий год де-факто будет первым годом завершения бюджетного сжатия. Вплоть до первых девяти месяцев этого года бюджетные расходы снижались в реальном выражении, и за пять лет это снижение составило примерно 15 процентов. А на будущий год наконец пойдет реальный рост расходов федерального бюджета. На это наложится то, что де-факто финансирование многих инвестиционных нацпроектов начнется только в будущем году, и часть расходов текущего года переносится из этого года на 2020-й. Плюс возможно какое-то финансирование из ФНБ, хотя те правила расходования, которые обозначил Минфин в ноябре, — это насмешка над финансированием, и в таком виде это почти ничего не даст. Но, возможно, Минфину придется пересмотреть свои предварительные предложения.
На это накладывается прекращение действия эффекта от повышения НДС, который негативно повлиял на ВВП этого года. Исчерпание этого эффекта даст на будущий год дополнительный плюс к базе этого года.
И последнее — политика ЦБ по снижению процентных ставок началась только в середине этого года. Она продолжится в будущем году, и явно все основные эффекты от этого тоже перенесутся на следующий год и отразятся уже на ВВП следующего года.
В совокупности это очень мощный набор факторов, и 2,5 процента — это скромная оценка, на мой взгляд; рост при благоприятном стечении обстоятельств может достигнуть 3,5 процента. Это при условии, что не будет неблагоприятных внешних факторов — например, новой волны ужесточения санкций, которая всегда ведет к девальвации и ухудшению настроения инвесторов. И если торможение мировой экономики не приобретет обвальный характер.
— Снижение ставки ЦБ и кредитных ставок приведет к наращиванию кредитования юрлиц в будущем году? Потому что пока оно стагнирует, и есть гипотеза, что экономика просто не может воспринять деньги: бизнес видит стагнирующий спрос и не очень понимает, зачем в таких условиях наращивать инвестиции.
— Я согласен с тем, что сейчас основные ограничения для роста кредитования реального сектора находятся на стороне спроса. Эта ситуация немного отличается от ситуации в потребительском и ипотечном кредитовании (происходящее там сильно расходится с происходящим в реальном секторе). В реальном секторе ситуация сейчас такова, что все ограничения не на стороне предложения, а именно на стороне спроса. И действительно, большинство предприятий реального сектора не верит в позитивную динамику спроса в обозримой перспективе. Этот перелом произошел в начале 2018 года, на него указывают очень много опросов бизнеса и финансовая статистика. Уже в 2018 году рекордное за всю историю наблюдений количество предприятий, по опросам Института Гайдара, а именно 90 процентов, сказали, что у них достаточно производственных мощностей для удовлетворения любого спроса, который они видят на перспективу. Это говорит о том, что реально они не видят дополнительный спрос. В 2019 году рекордного уровня достигло число респондентов, которые говорят, что главная проблема — проблема со спросом. Их стало 67 процентов, и это тоже абсолютный рекорд.
Далее, мы видим быстрый рост прибыли в условиях нежелания компаний инвестировать. В прошлом году рост прибыли составил свыше 46 процентов, а за первое полугодие 2019-го — 23 процента, и при этом у предприятий аккумулируется рекордное количество ликвидности на счетах — опять-таки по показателям ликвидности из банковской статистики мы видим, что предприятия не инвестируют. Хотя у них есть для этого собственные ресурсы и дешевеет кредит. Но никто не видит смысла в инвестициях именно потому, что существуют спросовые ограничения.
На этом этапе, в условиях такого сильного скептицизма производственных агентов, разорвать этот порочный круг может только федеральный бюджет. Он должен существенно активизировать программу бюджетного стимулирования, поскольку ясно, что бюджет сильно пережал спрос. На бюджетных счетах скопилось огромное количество ликвидности, и ресурсы эти нужны экономике, чтобы она поверила, что спрос имеет положительную тенденцию.
— На что в таких условиях бюджету лучше всего расходовать деньги?
— Наиболее очевидные направления — расходы с самыми высокими бюджетными мультипликаторами. По расчетам Института Гайдара, это дорожное строительство и медицина. Мы тоже обсчитывали инфраструктурные проекты, и наши оценки совпадают. И то и другое направление расходов у нас в реальном выражении сжималось в последние пять лет. Соответственно там есть на что тратить. Есть нацпроекты, и можно было бы потратить на них гораздо больше.
Так что очень многое зависит от адекватности реакции Минфина. Минфин занимает, на мой взгляд, нереалистическую позицию сейчас, и это главный фактор, препятствующий переходу экономики в среднесрочной перспективе на траекторию относительно быстрого роста.
— Более быстрого, чем 3,5 процента?
— Нет, я не видел ни одной модели, которая показывала бы потенциал роста российской экономики выше 3,5 процента, дальше наступит просто фаза перегрева. Но 3,5 процента — это очень хорошие темпы роста. И мы не говорим о выходе из стагнации, стагнации нет: если посмотреть на графики пяти основных отраслей экономики, которые определяют динамику ВВП, то там идет устойчивый рост темпом 1,5 процента в год начиная с середины 2016-го, и очень равномерно. Это те же темпы, которыми российская экономика росла до кризиса 2014 года. У нас есть инерционный рост, и нам надо добавить один-два процентных пункта к этому росту, чтобы выйти на оптимальную траекторию развития. Но, повторюсь, это невозможно без участия денежных властей, потому что такие масштабы изъятия ресурсов из экономики, какие предпринял федеральный бюджет в последние пять лет, просто нечем восполнить с точки зрения спроса.
— А чего можно ожидать от экономики через год?
— Поддерживать рост дальше — гораздо более серьезная проблема. В любом случае нынешняя бюджетная трехлетка предполагает возобновление бюджетного сжатия в 2021–2022 годах, что является стратегической ошибкой, на мой взгляд. Это недопустимо в текущей ситуации. То, что будет в 2021–2022 годах, разбивается на два альтернативных сценария. Первый: торможение мировой экономики переходит в глобальную рецессию. Это очень вероятный сценарий, более вероятный, чем второй: мировая экономика лишь слегка затормозит, а потом снова вернется к росту. Если действительно наступит рецессия в США и Западной Европе плюс сильное торможение в Китае, то Россия столкнется с угрозой очередного падения ВВП. Это будет вполне вероятно, поскольку рецессия приведет к падению цен на нефть. Здесь у России впервые за историю такого рода кризисов появляется возможность предотвратить рецессию внутри страны, несмотря на внешнее давление. Потенциал антикризисной политики у России сейчас один из самых высоких в мире — огромные возможности бюджетных расходов, инфляционные ожидания почти заякорены, что позволяет гораздо более свободно снижать процентные ставки и поддерживать при этом положительное сальдо счета текущих операций за счет умеренного ослабления рубля. В этой ситуации федеральному бюджету надо будет дополнительно потратить значительные деньги — по моей оценке, не менее трехчетырех процентов ВВП, — но это позволит предотвратить спад и продолжать экономический рост, несмотря на глобальный экономический кризис. А это крайне важно — не ради того, чтобы просто расти в противофазе с остальной экономикой мира (Россия и так развивается в противофазе с ней последние десять лет), а потому, что страна политически не может позволить себе очередного торможения роста: общество ждет улучшения ситуации. Общество устало от стагнации — мы видим это по поведению населения, по настроениям в бизнесе. И если мы войдем в очередной кризис, то к выборам 2024 года страна подойдет с доходами населения по-прежнему существенно ниже 2012 года и крайне негативно настроенным бизнесом, который более десяти лет не в состоянии был планировать инвестиционные проекты. Это очень опасная ситуация, и ее надо избежать, тем более что для этого есть все возможности. Таким образом, антикризисная политика в этом сценарии должна быть нацелена на решительное противодействие торможению российской экономики ценой наращивания бюджетных расходов. В том числе ценой пересмотра бюджетного правила, которое является анахронизмом в этой конкретной ситуации. Это не только мое мнение — очень многие экономисты, даже близкие к Минфину, полагают, что бюджетное правило в этом макроэкономическом контексте устарело.
А что касается сценария, в котором мировая экономика притормозит несильно, то, опять-таки, единственный способ не допустить торможения российской экономики после быстрого роста в 2020 году — поддерживать бюджетные расходы на более высоком уровне, чем заложено в трехлетнем бюджете. Как минимум нужно будет добавить один-полтора процента ВВП бюджетных расходов ежегодно и пустить их по каналам с наибольшими мультипликаторами, как уже говорилось.
Фото: Владимир Гердо/тасс
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl