На краю единицы
Слабый внутренний спрос поставил рост на паузу. Экспорт тормозит. Единственное, что может оживить экономику во втором полугодии, — инвестиции крупных нефтегазовых и госкомпаний
Даже если во втором полугодии экономика ускорится, по итогам года мы не увидим 1,3%, прогнозируемые МЭР, а можем получить лишь слабый прирост — 0,5—0,6% к 2018 году. Источниками роста осенью обещают стать крупные госкомпании, которые наконец начнут крупные проекты. Стагнировать будет потребительский спрос и инвестиции частных компаний. В качестве черного ящика традиционно будут выступать цены на нефть и спрос иностранцев на наши активы — от них будет зависеть, останется ли рубль стабильным.
Тормозим, скрипя колесами
Когда Росстат в конце апреля обнародовал первую оценку динамики ВВП в первом квартале 2019 года — это были скромные 0,5% против внушительных 2,3% по итогам прошлого года, — тревожных комментариев было хоть отбавляй. На самом деле статведомство еще подсластило пилюлю, умолчав о том, что полупроцентный рост по отношению к январю—марту 2018 года означает не что иное, как спад к предыдущему кварталу. Информация о поквартальной динамике ВВП в постоянных ценах появилась в середине июня в недрах сайта статведомства и не была удостоена специального анонса. Выяснилось, что ВВП в первом квартале с поправкой на сезонность снизился на 0,4% к октябрю—декабрю прошлого года.
Уход в минус в течение одного квартала не позволяет судить о сваливании в открытую рецессию. Уже после выхода из кризиса 2015 года подобные «клевки» наблюдались и в четвертом квартале 2017-го, и во втором квартале 2016-го. Однако о чем можно судить уверенно, так это о том, что восстановительный рост ВВП закончился больше года назад. Начиная со второго квартала 2018 года мы наблюдаем вхождение экономики в фазу торможения: поквартальные темпы прироста ВВП устойчиво снижаются и в начале текущего года сваливаются в отрицательную область (см. график 1).
По итогам первого квартала физический объем российского ВВП лишь на 1,1% превышал предкризисный максимум второго квартала 2014 года. На восстановление дорецессионного уровня потребовалось десять кварталов — примерно столько же, сколько после кризиса 2009 года. И это любопытно, ведь спад ВВП в последнем кризисном эпизоде был втрое менее глубоким, чем десять лет назад (3,4% против почти 11%, см. график 2).
Реконструкция поквартальной динамики ВВП РФ с 2007 года позволяет оценить рост нашей экономики за последние двенадать лет на скромные 16,9%, или 1,3% в среднегодовом выражении. На этом временном интервале мы видим две рецессии, сменяющиеся фазами сначала восстановительного роста, затем торможения (см. график 3). Является ли нынешняя фаза торможения прелюдией к новой рецессии? Этот вопрос требует внимательного рассмотрения.
На первый взгляд тревожным признаком служит существенное и притом нарастающее с апреля по июнь снижение погрузок на железнодорожном транспорте (см. график 4). По итогам полугодия на сети РЖД погрузки составили 633,6 млн тонн. Это на 1,5% меньше аналогичного показателя предыдущего года. В июне отставание от прошлогоднего графика достигло уже 5,4%.
Однако специалисты объясняют случившееся одновременным действием ряда конъюнктурных факторов. Некоторое снижение погрузки угля (это самый массовый груз) в этом году можно объяснить снижением угольного импорта в Польше под давлением местных политических сил и в целом неблагоприятной ценовой конъюнктурой на угольных рынках Европы (к концу июня средняя цена поставки в Европу упала до 47 долларов за тонну при средней себестоимости кузбасского угля порядка 50–55 долларов за тонну). Возить на Запад уголь стало невыгодно, а резко перебросить экспортные объемы на азиатские рынки не позволяют близкие к предельным провозные возможности БАМа и Транссиба.
Несколько сократилась (на 3,3%) погрузка черных металлов, но это можно списать на коррекцию: показатель 2018 года в принципе был рекордным за десятилетие, превысив отметку 2017 года на 7%. На корректировку повлияли два обстоятельства. Во-первых, неблагоприятная мировая конъюнктура, затормозившая экспорт. Во-вторых, на внутреннем рынке потребители пережили шок от повышения цен на многие металлоизделия. Соответственно, базы постарались как можно дольше продержаться на старых запасах, чтобы не приобретать новые товары по высоким ценам.
На 5,6% снизилась погрузка лесных грузов, в частности, в июне снижение составило 11% к аналогичному периоду прошлого года. Одна из вероятных причин — затоваривание складов сырьем: его легко было вывезти с делянок нынешней зимой. При этом на сети сложилась и своеобразная ситуация с подвижным составом для перевозок леса. Формально вагонов даже некоторый избыток, но их намеренно придерживают. Для отправителей лесных грузов это выливается в снижение доступности транспорта.
Ретроспективные расчеты «Эксперта» свидетельствуют, что если в 2000-е годы изменения погрузки на железной дороге были неплохим опережающим индикатором динамики промышленного производства, то в дальнейшем эта связь размывается (см. график 5). «Показатель погрузки на железнодорожном транспорте уже довольно давно потерял значение надежного индикатора макроэкономической конъюнктуры, — подтвердил наши выкладки Владимир Сальников, руководитель направления реального сектора ЦМАКП. — Сначала это было связано с изменением функционирования отрасли в результате реформы МПС — появления значительного порожнего пробега вагонов в результате усложнения диспетчеризации движения независимых перевозчиков. В дальнейшем все сильнее начала сказываться конкуренция с автотранспортом, который оттянул на себя значительную часть грузов, в том числе на расстояния свыше тысячи километров, которые раньше были исключительной вотчиной железной дороги. А изменения в регулировании автотранспорта, включая систему “Платон”, тоже вносили свою лепту в колебания грузоперевозок по видам транспорта. Помимо этого довольно ощутимые изменения происходили в структуре перевозок. В частности, значительно увеличилась доля экспортных грузов, прежде всего угля и зерна. А динамика перевозок массовых экспортных грузов в меньшей степени отражает внутреннюю экономическую конъюнктуру. Для мониторинга последней предпочтительнее отслеживать динамику перевозок строительных материалов».
А вот железнодорожные погрузки строительных материалов и цемента в этом году не демонстрируют значимого отставания от прошлогодних значений; впрочем, и роста тоже. И это неудивительно: в середине прошлого года рост объемов строительных работ сменился стабилизацией с некоторыми признаками снижения. При этом в реальном выражении стройка недотягивает до предкризисного уровня 2013 года более 10%. Инвестиции в основной капитал прекратили расти чуть позже, осенью 2018-го, здесь отставание от локального максимума поменьше — около 5% (см. график 6).
Среди индикаторов общеэкономической конъюнктуры в натуральном выражении ЦМАКП в большей, чем железнодорожные погрузки, степени доверяет показателю электропотребления, предварительно очищенного от влияния температурного фактора. «Здесь в первом полугодии текущего года заметна тенденция небольшого роста, — говорит г-н Сальников. — В целом же ситуацию в промышленности по итогам последних месяцев можно охарактеризовать как стагнацию. Оценки Росстата о чудесном росте производства в июне не кажутся надежными и связаны, вероятнее всего, с какими-то методическими особенностями расчетов, не всегда хорошо выверенными, а также выявляемыми нами явными ошибками в отчетности отдельных предприятий».
По расчетам ЦМАКП, промышленный выпуск в июне незначительно увеличился относительно предыдущего месяца (+0,2%, с устранением влияния сезонного и календарного факторов), компенсируя локальное майское проседание (0,6%).
Еще один независимый мониторинг промышленного производства, который ведут Эдуард Баранов и Владимир Бессонов из НИУ ВШЭ, тоже диагностирует стабилизацию. Рост индустриального выпуска, по их оценкам, выдохся еще летом 2018 года и далее вышел на плато с небольшими колебаниями вверх и вниз (см. график 7).
«Индекс промышленного производства после проведения сезонной корректировки в апреле–июне демонстрирует признаки восстановления после спада первых трех месяцев 2019 года, — комментирует руководитель лаборатории исследования проблем инфляции и экономического роста НИУ ВШЭ Владимир Бессонов. — В июне промышленное производство почти вернулось к уровню конца 2018 года, то есть последствия спада начала года почти преодолены. В целом за последние двенадцать месяцев уровень промышленного производства примерно неизменный. Уже около года никакого подъема в промышленности нет. О причинах устойчиво растущей с начала 2019 года динамики официальных индексов промпроизводства можно только гадать. Просочившиеся в прессу комментарии коллег из Росстата лишь усиливают недоумение по поводу официальных показателей».
«На самом деле российская экономика уже довольно давно, как минимум с 2017 года, а возможно, и с 2012-го, “сидит” на тренде слабого роста, порядка одного, максимум полутора процентов в год, — резюмирует Владимир Сальников. — Отклонения от этого тренда вверх и вниз связаны с влиянием конъюнктурных факторов. В последний год преобладают как раз факторы торможения».
В числе последних Сальников указывает на ужесточение ограничений добычи нефти в рамках соглашения ОПЕК+. Кроме того, это более слабый, чем в 2017 году, прошлогодний урожай, что обусловливает худшую динамику выпуска в пищевой промышленности. Далее, изменилась конъюнктурно ситуация в энергетике. В прошлом году средняя температура была меньше среднемноголетнего значения на семь градусо-месяцев, что увеличило спрос на энергию и тепло. Нельзя не учитывать негативное влияние в машиностроительной отрасли перехода к снижению гособоронзаказа. Наконец, в химико-лесном комплексе был исчерпан импульс роста, полученный в результате запуска крупных проектов. Таким образом, мы имеем целый веер разнообразных факторов, действующих в одну сторону — на торможение роста (см. диаграмму).
«Национальные проекты с точки зрения влияния на макроэкономическую конъюнктуру остаются черным ящиком, — сетует Владимир Сальников. — На уровне общих рассуждений любое увеличение госрасходов, конечно, поддержит рост, но описать конкретную механику этого воздействия, а тем более оценить его количественно непросто».
Чуть ли не единственным приятным макроэкономическим сюрпризом первого полугодия стало быстрое «переваривание» экономикой январского инфляционного всплеска, вызванного повышением ставки НДС. К июню заглавный индикатор роста цен Росстата — индекс потребительских цен (ИПЦ) к соответствующему месяцу прошлого года — снизился до 4,7%, показав в июне нулевой прирост. Если же ориентироваться на базовый ИПЦ, который исключает из рассмотрения товары и услуги, подверженные наиболее сильному влиянию сезонных и административных факторов (на последние приходится порядка 20% стоимости всей росстатовской корзины), то его помесячное значение в июне упало ниже 3% (см. график 8). Причина опережающего торможения лежит на поверхности — это хронический дефицит внутреннего спроса, формируемый продолжающимся уже шестой год кряду сжатием реальных располагаемых доходов населения. Следствие — формирование предпосылок для снижения ключевой ставки ЦБ во втором полугодии, что может подстегнуть кредитную активность банков и в какой-то степени поддержать экономический рост.
Рубль под защитой иностранцев?
Одна из двух хороших тенденций второго полугодия — отсутствие девальвации, по крайней мере сильной (о второй тенденции ниже). Текущие 63 за доллар и 70 за евро — следствие весенне-летних «гастролей» иностранных инвесторов в нашем госдолге (в первом полугодии нерезиденты увеличили свой портфель рублевых и валютных госбумаг на 20,5 млрд долларов). Они привели к тому, что за первое полугодие 2019-го рубль укрепился к доллару на 10% (с 70 до 63 рублей за доллар). И теперь весь вопрос в том, сохранят ли вложения нерезидентов в наши активы такой же темп или не сохранят, а то и вовсе они начнут сбрасывать наши облигации, например, если Трамп утвердит очередные санкции. Старший экономист аналитического управления банка «Открытие» Максим Петроневич полагает, что во втором полугодии девальвационное давление на рубль все же будет расти — из-за сезонного ухудшения счета текущих операций и роста спроса на валюту со стороны корпораций в целях осуществления выплат по внешнему долгу (в сентябре–декабре около 20 млрд долларов) и дивидендам. Но фактическая динамика курса рубля будет зависеть от сохранения спроса нерезидентов на российские активы. «Если ситуация сохранится, то в течение второго полугодия можно ожидать постепенного ослабления рубля до 65,5–66,5 рубля за доллар. Впрочем, если требования нерезидентов в отношении дисконта на наш госдолг сократятся — в силу различных факторов, — сохранения курса доллара на текущих уровнях, 63–64 рубля за доллар, также нельзя исключать», — говорит экономист.
Текущее укрепление курса представляется краткосрочным, соглашается Наталия Орлова, главный экономист Альфа-банка, — пока курс рубля находит поддержку в неплохом состоянии мировых рынков сырья и в росте аппетита к риску на фоне вероятного смягчения политики ФРС. Эти факторы будут работать в пользу укрепления как минимум в ближайшие месяцы. «Однако в ноябре 2020 года состоятся выборы президента США, а это означает, что тема санкционного давления может легко вернуться в повестку дня уже до конца 2019 года, — предупреждает экономист. — Летом 2018 года никаких новых санкций не было, но даже просто предложений об их введении было достаточно, чтобы курс упал до 70 рублей за доллар, а ЦБ был вынужден изменить механизм стерилизации нефтяных доходов. Риски возникновения новых предложений значительно увеличиваются, поэтому со второй половины 2019 года этот фактор будет угрозой для курса рубля». Все более вероятным выглядит и снижение цен на сырье в 2020 году: добыча нефти в США будет расти, санкции против Ирана и Венесуэлы уже включены в цены рынка, и замедление Китая тоже работает в пользу сценария снижения цен на нефть. А снижение цен на нефть всегда давит на рубль.
Девальвация: допустить нельзя, но случиться может
Все сейчас носятся с Big Data. Мы тоже решили развлечься большими данными и попытаться на нескольких регрессионных моделях понять ситуацию с потенциалом девальвации рубля этой осенью. Что такое, по сути, Big Data? Это выявление всех возможных зависимостей групп (множеств, сообществ) данных, независимо от того, есть ли под этими зависимостями какая-то логическая или теоретическая основа. Следуя моде, мы пошли смешанным путем: с одной стороны, взяли для анализа потенциальной динамики курса данные шире, чем предполагает строгая логика, с другой — сделали интерпретацию результатов, опираясь на экономические связи. Сразу скажем, что мы, как и большинство аналитиков, видим потенциальную угрозу девальвации рубля, но не слишком острую.
Первое, что приходит в голову, когда пытаешься прогнозировать курс, — взять торговый баланс или отдельно экспорт и импорт. Мы сделали регрессионный анализ для всех этих переменных вместе и по одной и выяснили, что самым влиятельным фактором из этой тройки является импорт. И конечно, это логично трактовать не так, что размер импорта влияет на курс, а наоборот: чем ниже курс доллара в России, тем больше импорта мы себе можем позволить.
Хотя для прогнозирования собственно курса и потенциала девальвации эта регрессионная модель оказалась не очень полезна, она позволила увидеть одну интересную вещь. На графике 9 представлена динамика реального курса доллара в России и модельная. Как мы видим, сегодня курс по модели должен быть заметно ниже реального. Это означает, что мы почему-то покупаем импортных товаров больше, чем должны были бы себе позволить при нынешнем курсе. Это интересно по двум причинам. Во-первых, все-таки в этом надо видеть небольшую угрозу стабильности валютного рынка. Мы тратим валюты больше, чем нам положено. Во-вторых, это означает, что экономика нуждается в импорте больше, чем в прежние времена. То есть компании вынуждены импортировать, независимо от того, устраивает их курс доллара или нет. Это свидетельствует о возможном перенапряжении финансов компаний, нуждающихся в импорте, и косвенно должно рассматриваться как сигнал того, что новая девальвация очень опасна для экономики.
Не удовлетворившись увиденным, мы расширили спектр используемых данных и добавили в модель динамику денежной массы в виде агрегата М2. То есть теперь у нас стало три параметра — экспорт, импорт и М2. Прогноз курса с использованием М2 показал, что потенциал девальвации есть, но очень небольшой: прогнозный курс доллара в нашей модели сменил на тренд на растущий, но тренд остается пока слабо выраженным (см. график 10).
В этом контексте важно не удариться в избыточные опасения и не трактовать ситуацию таким образом, что для стабилизации курса требуется сдерживание роста денежной массы. Денежную массу сдерживать не надо, ее нам и так не хватает. Но чтобы эта денежная масса работала на крепкий курс национальной валюты, она должна вкладываться или «крутиться» в эффективных проектах. Это в нашем сегодняшнем, конкретном случае зависит от самых принципиальных моментов экономической политики — роли и доли государства в хозяйственной деятельности.
В нашей третьей модели мы использовали уже четыре переменные: экспорт, импорт, объем федерального бюджета и размер золотовалютных резервов. Совокупность этих параметров возникла случайно, примерно так, как в Big Data. Однако она сработала против спокойствия. Оказалось, что растущие доходы федерального бюджета и растущие валютные резервы стимулируют укрепление курса доллара на российской территории. Так, модель показала, что если реальный (на апрель, поскольку только на апрель сейчас есть данные по экспорту и импорту) курс доллара составлял около 65 рублей за доллар (см график 11), то расчетный по модели — 70 рублей за доллар. Конечно, флуктуация небольшая, и, как мы видим на графике, такие отклонения модель давала и раньше, но мы бы не стали отмахиваться от этого риска.
С валютными резервами все понятно: чем больше государство скупает валюты, ради пополнения запасов, тем валюта дороже. А вот доходы федерального бюджета как фактор, работающий против рубля, — это некоторая новость. Как это можно трактовать?
Прежде всего надо взглянуть на динамику самих доходов (см. график 12). Мы видим, что с января 2018 года доходы бюджета растут очень быстро. За девять месяцев прошлого года они выросли на 40%. Такого не было никогда! Конечно, речь идет о номинальном выражении, но давайте вычтем 6–10% инфляции, все равно мы получим беспрецедентный рост.
Похоже, как и всё, растущее ненормально, сверхбыстрый рост доходов бюджета становится очень важным дестабилизирующим фактором состояния российского хозяйства. Госсистема оказалась не готова эффективно «переварить» такие доходы. Деньги либо замораживаются, либо тратятся неэффективно. Впрочем, на наш взгляд, она и не должна быть готова. Во-первых, никто не может справиться с экспоненциальным ростом. Его просто не надо организовывать. Во-вторых, никому не надо в рыночном хозяйстве стремиться к тому, чтобы стать доминирующим игроком. Рыночная экономика потому и оказалась эффективнее государственной, что имела множество каналов распределения ресурсов и множество точек принятия решений.
Теперь попробуем понять, как этот федеральный пузырь влияет на курс национальной валюты. Думается, что наиболее разумная логика сводится к негативным ожиданиям будущей эффективности вложения капитала в российскую экономику при чрезмерной концентрации ресурсов у государства. В свое время мы делали анализ долгосрочных связей курса с таким показателем, как предельная производительность капитала, или, проще, эффективность вложений в новый национальный капитал. Мы анализировали долгосрочную динамику нескольких стран (Японии, Германии, США) и увидели, что твердый или растущий курс национальной валюты всегда сопровождается либо высокой на фоне других стран, либо растущей производительностью национального капитала. С точки зрения чисто валютных отношений это приводит к притоку инвестиций в национальную экономику (или к отсутствию оттока) и к растущему спросу на ее валюту.
Судя по нашей регрессионной модели, сегодня российская экономика не выглядит хорошим местом для средне- и долгосрочного вложения капитала. А растущее влияние государства становится фактором дестабилизации курса даже при очень хороших резервах.
Что мы имеем в итоге нашего анализа? Первое: нельзя сбрасывать со счетов возможную девальвацию. Наша хозяйственная система не создает долгосрочных механизмов стабилизации курса в виде привлекательности инвестиций в капитал. Любая словесная интервенция, например об ожидании очередных санкций, может усилить бегство капитала из страны и негативно повлиять на курс. Для контроля над ситуацией у финансовых властей есть только краткосрочные мероприятия.
Второе: нельзя допустить девальвации. Наша слабая промышленность и так закупает слишком много импорта по дорогому для себя курсу, подрывая собственную финансовую базу.
Что делать с этим, мы не знаем. Сложившаяся экономическая политика, прежде всего высокие налоги при невозможности адекватного роста государственных инвестиций, держит хозяйство в состоянии неустойчивого равновесия. Жить в таком состоянии адреналиново, но утомительно.
Люди не держат
Самая опасная ситуация складывается в сфере конечного спроса: у граждан плохо с деньгами и они практически не наращивают потребление. Замдиректора Института народнохозяйственного прогнозирования РАН Александр Широв предупреждает: если в 2017–2018 годах совокупный вклад в экономическую динамику инвестиций и экспорта был сопоставим с вкладом спроса населения, то по итогам первого квартала 2019-го рост ВВП был обусловлен практически одним фактором — увеличением потребления домашних хозяйств. В результате с учетом стагнации доходов населения создалась крайне тревожная ситуация. По итогам первого полугодия реальные располагаемые доходы населения (РРДН) упали на 1,3% год к году — и будет приятной неожиданностью, если во втором полугодии это падение хотя бы затормозит. «В сложившихся условиях любые негативные тенденции в спросе населения будут означать формирование условий для рецессии», — предупреждает Александр Широв и добавляет, что вероятность рецессии пока все же мала.
«В принципе, официальный прогноз на год — прирост РРДН на один процент, и шансы выйти на эту цифру пока есть, — говорит доцент базовой кафедры Торгово-промышленной палаты РФ РЭУ имени Г. В. Плеханова Людмила Иванова-Швец. — Во втором полугодии предполагается индексация заработной платы в бюджетном секторе на 4,3 процента и повышение прожиточного минимума и минимальной заработной платы на 4,1 процента. Плюс с 1 сентября вырастет денежное довольствие военных, служащих по контракту».
«Свою лепту способен внести и ЦБ — в виде понижения ключевой ставки в июле и, возможно, еще раз в течение года. Для РРДН эффект точно будет: закредитованность населения — это результат не большого объема кредитов, а того, что население берет все больше кредитов на длинные сроки по высоким ставкам, — объясняет Александр Широв. — В этих условиях снижение уровня процентной ставки, пожалуй, единственный способ избежать провала потребительского спроса».
Однако Александр Сафонов, проректор по развитию Академии труда и социальных отношений, не видит оснований для роста РРДН по итогам года даже на один процент. «Доходы населения формируются из трех источников. Это заработная плата — но мы не видим соответствующих темпов экономического роста, который подтверждал бы возможность предприятий повысить заработную плату. Второе — доходы от собственности. Снижение учетной ставки влечет за собой снижение стоимости депозитов. Следовательно, доходность инструментов, связанных с доходностью депозитов и размещением средств, будет падать. Часть людей предпенсионного возраста тоже будет выпадать из общественного производства и лишаться вообще всех доходов. Вот эти факторы будут отрицательно сказываться на уровне доходов населения», — перечисляет ученый.
Есть и еще один важный фактор, который вносит свой вклад в замедление ВВП, — падение числа занятых. За первое полугодие оно уменьшилось на 1%, число экономические активного населения сократилось в первом полугодии на 1,2% (на 940 тыс. человек). Естественно, в такой ситуации безработица остается на минимумах, но радоваться этому не надо: зарплаты настолько низки, что 64% вынуждены подрабатывать. «В России всегда экономика реагирует на кризис не сокращением занятости, а снижением стоимости работника. Поэтому если не будет роста экономики, то тенденция стагнации зарплат или даже их сокращения будет сохраняться», — предупреждает г-н Сафонов.
Экспорт выдохся
В экспорте картина тоже нерадостная. Несырьевой экспорт за первое полугодие упал на 3% год к году, а сырьевой в части нефти ограничен соглашением с ОПЕК. Вообще, соглашение с ОПЕК ограничивает всю нашу нефтяную отрасль — оно означает, что во втором полугодии добыча нефти расти не будет. По итогам первого полугодия прирост добычи составил 2,5% год к году. Заместитель гендиректора — начальник управления аналитических исследований ИК «Универ Капитал» Дмитрий Александров успокаивает: отсутствие роста добычи во втором полугодии не должно увести динамику ВВП в отрицательную область. «Во-первых, соглашение никак не повлияет на производство и закупки оборудования для добычи нефти, а во-вторых, ВВП считается в денежном выражении, а в ценовом отношении соглашение идет нам на пользу, — говорит аналитик. — Если экспорт сокращается условно на 100 тысяч баррелей в сутки, мы теряем один процент добычи, однако цена нефти при этом поднимается на пять процентов». Но тут мы подходим к ценам на нефть, прогнозировать которые абсолютно невозможно. С одной стороны, как говорилось выше, вроде бы долгосрочные факторы за их снижение, с другой — в любой момент может что-то произойти в Ормузском проливе, что обеспечит нашему бюджету и нефтяным компаниям солидный приток.
«Почему сокращается экспорт? Здесь есть как технический, так и содержательный аспект, — говорит Александр Широв. — С одной стороны, снижению темпов роста экспорта способствовали сделка ОПЕК+, авария на нефтепроводе “Дружба”, снижение экономической эффективности экспорта угля в западном направлении. С другой стороны, очевидно, что в текущих условиях потенциал существенного наращивания экспорта отсутствует в связи с узостью секторов экономики, которые поставляют свою продукцию за рубеж. За последние пять лет экспорт вырос более чем на 19 процентов, а ВВП — всего на 2,6 процента. Понятно, что при такой динамике сохранение темпов роста возможно только при существенных инвестиционных вложениях в расширение производств, ориентированных на экспорт. Очевидно, что в последние несколько лет достаточного объема инвестиций не было. В результате незначительный положительный вклад чистого экспорта в ВВП в первом квартале 2019 года был достигнут за счет снижения импорта. Однако этому не стоит радоваться: такая динамика, скорее, свидетельствует о дальнейшем сжатии спроса на инвестиционную и промежуточную продукцию зарубежного происхождения в условиях переослабленного (примерно на 25 процентов) относительно равновесного уровня курса рубля. Фактически это еще один сигнал о том, что в экономике не все благополучно».
От крупняка ждут денег
Хорошая новость для второго полугодия: крупные госкомпании, закончив с дивидендами, все же возьмутся за инвестиции. «По нашим оценкам, у важнейших групп российских публичных компаний — нефтегазовых компаний и публичных компаний с государственным участием — инвестиции в первом квартале 2019 года стагнировали. Тем не менее по итогам года мы ожидаем положительной динамики инвестиций в диапазоне два с половиной — три процента за счет интенсификации инвестиционной деятельности в рамках текущих крупных проектов в энергетике и строительстве инфраструктуры, — говорит Александр Широв. — В целом сейчас инвестиции публичных компаний с государственным участием растут быстрее, чем в частном секторе, где у ряда видов деятельности (металлургия, химическое производство, производство строительных материалов) сформировалась инвестиционная пауза».
Зампредседателя и главный экономист ВЭБ.РФ Андрей Клепач более сдержанно оценивает будущие инвестиции: «Крупнейшие компании в нефтегазовом секторе могут сократить свои инвестиции. “Газпром” сократил инвестпрограмму на 2019 год, при этом основные газотранспортные проекты (“Сила Сибири”, “Северный поток — 2”, “Турецкий поток”) переходят на завершающую стадию реализации, что приводит к снижению инвестиции в трубопроводный транспорт. Реализация проектов СПГ “Газпрома” и “НоваТЭКа” поддержит инвестиции на высоком уровне (за счет выхода на активную стадию “Арктик СПГ — 2” и сопутствующей инфраструктуры для СПГ-проектов, а также завершение четвертой очереди “Ямала СПГ”, первой очереди “Криогаз—Высоцк” и “Портовая СПГ”), но не обеспечит их дальнейший рост. В этом году сокращаются также бюджетные инвестиции, что связано с длительным процессом развертывания национальных проектов». Что же касается частных инвестиций, то они не растут, несмотря на высокие прибыли и большие накопления средств предприятиями на своих счетах, констатирует экономист: не хватает предпринимательской уверенности в стабильных правилах игры и долгосрочных заказах.
Защитить единицу «При сохранении текущих тенденций рост ВВП по итогам года может оцениваться в 0,5–0,6 процента, — говорит Александр Широв. — Остается надежда, что во втором полугодии мы увидим положительную динамику реальных доходов населения, и оживление, хоть и незначительное, инвестиционной активности. Но верхняя граница прогноза темпов роста ВВП по итогам текущего года вряд ли превышает один процент».
«Во второй половине года российская экономика должна набрать обороты, — соглашается Андрей Клепач. — Этому будут способствовать увеличение бюджетных расходов по мере запуска национальных проектов, которые шли с запозданием в первой половине года, а также активизация кредитования предприятий, которая будет поддержана ожидаемым снижением процентных ставок. Позитивный эффект даст и урожай, который, скорее всего, будет хорошим. Рисками в этих условиях становятся внешние факторы: конъюнктура сырьевых рынков в условиях падения мировой торговли и возможные новые антироссийские санкции. Условий для рецессии, на наш взгляд, нет, но рост остается слабым и не дотянет до одного процента по итогам года. На днях стало известно, что правительство собирается разрешить кредитование из средств ФНБ экспортеров российской продукции, однако понятно, что этой меры недостаточно, если мы хотим действительно подстегнуть рост. Гораздо более перспективно выглядит поддержка внутреннего спроса».
«В ближайшее время, при уже сформированном бюджете, основные стимулирующие меры могут быть сконцентрированы в денежной политике, в том числе за счет точечных инструментов финансовой поддержки реального сектора, — говорит г-н Клепач. — Важным является снижение ключевой ставки Банком России. Кроме того, в ближайшее время можно было бы опробовать инструмент поддержки Банком России институтов развития в форме кредитования с целью финансирования приоритетных инвестиционных проектов. Для придания дополнительного импульса российской экономике важно распечатать Фонд национального благосостояния и направить его на инвестиции в масштабные инфраструктурные и технологические проекты в следующем году».
В подготовке статьи принимал участие Сергей Кудияров
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl