Что читать у Эдуарда Лимонова перед просмотром байопика
Гид по лимоновской прозе — от классического «Эдички» до военных рассказов и путевых очерков
Фильм «Лимонов: Баллада об Эдичке» Кирилла Серебренникова, весной показанный в Каннах, добрался до европейского зрителя. В сентябре картина официально вышла в Италии, а 4 декабря — во Франции. Последней лентой режиссера, получившей прокатное удостоверение в России, был «Петровы в гриппе» 2021 года. Так что и в этот раз рассчитывать на официальный релиз не приходится. Но для тех, кто все-таки собирается смотреть байопик, редакция подготовила гид по творчеству одного из важнейших современных писателей, со дня смерти которого 17 марта исполнится пять лет.
На излете жизни образ Эдуарда Лимонова выглядел несколько комично. Великий русский писатель, каким он себя считал и, судя по всему, являлся, был также и человеком, застрявшим в двух временах. С одной стороны, современников скорее интересовало его прошлое — богемная советская Москва, Нью-Йорк и Париж, борьба за власть в 1990-х, — он же сам неизменно твердил о будущем: новом политическом устройстве и далее по списку. Хорошо это видно в его интервью Юрию Дудю (в России признан иноагентом): интервьюер тащит Лимонова в неловкие дали его биографии, Лимонов сопротивляется.
Он будто жил памятником самому себе. И бестселлер французского писателя Эммануэля Каррера, биография Лимонова на экспорт, по которой и снял фильм Серебренников, сигнализировала об этом.
Занявшись политикой, Лимонов запретил переиздавать его ранние произведения — они вредили его карьере и вообще были «политически несознательными», и тем, кто хотел прочитать «Эдичку» или «Харьковскую трилогию», нужно было выискивать их по библиотекам, у букинистов или довольствоваться онлайн-форматом.
Зато после смерти, уже вопреки воле автора, классический Лимонов вновь заполнил полки магазинов. «Альпина» регулярно переиздает его шлягеры — спрос на них, очевидно, есть. А вот и Серебренников снял кино про Эдичку. В последних его фильмах уже появились Петр Чайковский и Виктор Цой. («Петровых в гриппе» можно и опустить — они, в отличие от «Жены Чайковского» и «Лета», сделаны по чисто художественному произведению, где «дедуля с лимоновской бородкой», кстати, тоже фигурирует.)
Компания складывается красноречивая: Цой, Чайковский, Лимонов. Сам бы писатель, впрочем, не удивился: он о себе прямо так и говорил: «национальный герой».
Лимонов классический: «Это я — Эдичка»
«Это я — Эдичка»
© ГЛАГОЛ
Большую часть эмигрантов третьей волны (1960–1980-е годы) составляли советские евреи, которым наконец разрешили законно репатриироваться в Израиль или перебраться на Запад. На этом фоне Эдуард Лимонов стоял несколько отдельно. «Талантливый нееврей», как он сам себя называл, пожив в Харькове и Москве, после скитаний по Европе наконец осел в Нью-Йорке. Переехавший вместе с молодой женой Еленой — по общему признанию первой красавицей Москвы — Лимонов обнаруживает, что его творчество здесь ценится не больше, чем на родине. Статьи и стихи не печатают, а чтобы выжить, он вынужден получать пособие по безработице — вэлфер.
Это первая такая книга, где откровенно и честно описывается судьба усредненного русского эмигранта в Америке. Конечно, ни у Сергея Довлатова, ни у Василия Аксенова не найти явного восхваления «американской мечты», но и в их текстах чувствуется, что в местной системе они далеко не последние люди. Лимонов же был последним.
«То есть, растолкую — цивилизация устроена таким образом, что самые норовистые, страстные, нетерпеливые и, как правило, самые талантливые, ищущие новых путей, ломают себе шею. Эта цивилизация — рай для посредственностей. Мы-то считали, что в СССР рай для посредственностей, а здесь иначе, если ты талантлив. [Как бы не так]!»
Пока Лимонов разочаровывается в эмиграции, в нем разочаровывается собственная жена — и уходит искать лучшей жизни среди нью-йоркской богемы. Это обстоятельство открывает главную линию «Эдички», сделавшую его великим романом, — любовную.
Здесь и начинается эмигрантская одиссея героя. В поисках любви — в нью-йоркских подворотнях, светских гостиных и на собраниях троцкистов — он попадает в такие ситуации, которые раньше едва ли были описаны по-русски, тем более так описаны. Гомоэротические сцены и разудалый мат не главные достоинства романа, может быть, и не достоинства вовсе. Но они во многом расшатали устоявшиеся нормы того, как писать можно, а как — нет. (Ведь «Лолиту» мы тоже любим не за соития Гумберта с «нимфеткой», но отрицать их как объективный двигатель литературного процесса было бы странно.)
Бродский утверждал, что по гамбургскому счету этот роман не заслуживает интереса (тогда он был в почти приятельских отношениях с Лимоновым): «Понимаешь, старик, ты опоздал. Их чуваки об этом уже написали… Их чуваки и не такое могут…» — обращался он к автору. И это резонно. Западного читателя, уже знакомого с Генри Миллером или Жаном Жене, лимоновские сексуальные сцены заставят разве что зевнуть.
Но даже оставив за скобками нетипичное описание эмиграции, мат и однополые отношения, кое-что все-таки остается: великий русский роман о любви к женщине и шире — о любви как таковой.
Елена Эдички, как бы пафосно это ни звучало, — это Дама трубадуров и миннезингеров, Беатриче Данте и «вечно женственное» у Гете и символистов. Разумеется, с поправкой на масштаб и форму, но своей генеалогией образ уходит именно туда. И среди этого трагического диссонанса — нелюбовь Елены на любовь Эдички, американские реалии на мировоззрение подростка с харьковской окраины — и становится возможной та удивительно искренняя, бесстыдная по сути, интонация, с которой Лимонов пишет свой первый роман. И которая, конечно, обезоруживает даже искушенного читателя, знакомого со всей хулиганской библиографией середины XX века.