10 абсурдистских фильмов эпохи перестройки
Крах больших исторических нарративов влечет за собой крах большого нарратива в искусстве. Эта максима стала банальностью, тем не менее: крах СССР убил советское кино, проживавшее на излете советской эры свой серебряный век — несмотря на цензуру и закручивание гаек. В 1986-м резьбу сорвало — и новые правила игры смешали все карты и планы, смутив сценаристов и режиссеров проблемой почти неограниченного выбора. Сталинизм и обнаженка, ужасы и мистика, крест и кооперация, сексуальное и социальное — за что браться, кому проповедовать — и что? Кинематографисты оказались в положении гоголевского Хомы Брута, на которого надвигается сонм химер,— и, не в силах сопротивляться, они впустили разом весь этот бестиарий в экран. Так в перестроечном и позднесоветском кино завелся абсурд. Часто спрятанный под маской разных жанров, он начал проникать туда исподволь, еще в первой половине 1980-х, просачиваясь в детали, расшатывая устои, пуская пыль в глаза и маскируя все нараставшую растерянность авторов и зрителей. Вот наглядная история в десяти ключевых фильмах конца 1980–1990-х.
«Кин-дза-дза!»
Георгий Данелия, 1986
Придуманный и снятый еще до начала перестройки фильм Георгия Данелии и Резо Габриадзе — симптоматическая и символическая картина, отмечающая старт безумной гонки за прежде запретными темами и жанрами. Быстрое исчерпание потенциала тотальной свободы, поменявшей все правила игры в культуре и загнавшей в тупик старых мастеров советской комедии вроде Гайдая и Рязанова, вскоре приведет к абсурдизации всего советского кино, торжеству хаоса, крика и фантасмагории. Фантастический блокбастер «для молодежи» был задуман Данелией не только как социальная сатира, но и как опус магнум (машинописная копия первого драфта сценария весила 5 кг) с приглашенными звездами эстрады (Кикабидзе и Ярмольник, в итоге не снявшиеся в фильме). Драматургия этой невероятной и бесконечной одиссеи русского прораба и грузинского студента лучше всего описывается словом «гон» (в начале 1990-х он станет популярнейшим жанром — см. «Черную розу — эмблему печали...», «Трактористов-2» или «Восемь с половиной долларов»), а жанр — «анекдотический стимпанк». По финансовым соображениям затянутый фильм остался несокращенным (госденьги выделялись на две серии, а не на одну), антиалкогольная кампания уничтожила чачу, фигурировавшую в сценарии (на планету Плюк герои попадали спьяну), а ставшее мемом ритуальное «Ку!» чуть не вымарали цензоры, считавшие все это намеком на генсека Черненко, удачно скончавшегося до внесения правок.
«Скорбное бесчувствие»
Александр Сокуров, 1986
В следующем после премьеры «Кин-дза-дза!» 1987 году в прокат выходит многострадальная перелицовка пьесы Бернарда Шоу, над которой Александр Сокуров начал работать еще в мрачном 1982-м. И без того абсурдный текст «Дома, где разбиваются сердца» в обработке Юрия Арабова и Сокурова превратился в эталон перестроечно-постсоветского фильма, в котором все, как правило, орут, бесцельно шатаются по декадентским интерьерам, беспорядочно занимаются сексом и умирают. Но важное отличие «Бесчувствия» — масштаб авторского взгляда. Единственная локация фильма, окруженный влажным болотом дом-дирижабль,— это не какая-то советская коммуналка или чеховская дача. Это настоящий «корабль Европа», загнивающий еще с начала века Запад, некогда великая культура которого начинает переваривать самое себя в безумии империалистической войны. Кадры военной хроники 1910-х, пугающе искаженные (узкопленочное изображение растянуто на широкий экран), периодически вторгаются в действие, еще более деконструируя нарратив. Эталонный пример постмодернизма (поверх текста пьесы авторы фильма наносят толстый, почти годаровский слой культурных аллюзий и цитат), «Скорбное бесчувствие» странным образом выражает страх перед наступающей неиерархической многоголосицей перестройки, какофонией, где уже не расслышать тот самый одинокий голос человека, которому был посвящен первый полный метр Сокурова.
«Город Зеро»
Карен Шахназаров, 1988
Фильм Карена Шахназарова — канонический пример абсурдизма в перестроечном кино. Салтыков-щедринский по духу сюжет про командировку инженера Варакина (Леонид Филатов) в уездный моногородок разбавлен щедрой порцией Кафки и историческим китчем — он собран в местном краеведческом музее, щедро укомплектованном восковыми фигурами исторических лиц, популярных на перестроечном ТВ, и странными артефактами (от кровати Аттилы до пистолета ногайского мурзы Петра Урусова). Есть тут и непременная обнаженка, и упоминание общества «Память», и расхожий мотив заколдованного места, откуда нет возврата, и черт в ступе. Весь этот странный коктейль из фантазий о запретном и почти документальных деталей, позаимствованных из реальной позднесоветской жизни, современникам казался вовсе не метафорой и не аллегорией, а почти реализмом. Дело дошло до того, что консервативный социолог Сергей Кара-Мурза в своей книге «Манипуляция сознанием» утверждал, что фильм Шахназарова — это эзотерический манифест, содержащий тайный план развала СССР: «Не с приватизации завода начинается демонтаж государства, а с рок-н-ролла и краеведческого музея». Это ли не настоящий абсурд?