Между нами
Побит камнями
Как адвокат Добровинский ходил в поход с палаткой и тринадцатью невинными девами.
Сначала мне объяснили: «В это время в пустыне Негев ночью бывает довольно прохладно. А днем жарко. Учтите это, подбирая одежду. Ходить по пустыне не так просто. Ваша обувь должна соответствовать и быть удобной. Еще вам нужны рюкзак и всякие мелочи для пятидневного похода, ночевок в палатках и караван-сарае, пятичасового перехода на верблюдах и для всяких других приключений».
Если мелочи для приключений были понятны и напрашивались сами собой, хотя презервативы я терпеть не могу (просто юность прошла в «докондомный» период развития цивилизации), то все остальное повисало не очень понятным заданием.
Организаторы похода — две очаровательные отечественные израильтянки, одна из которых сексолог-психолог, а вторая, наоборот, психолог-сексолог, придумали замечательную авантюру по исследованию женского поведения. Преодоление себя, психологические игры, постижение незнакомой ситуации и мира, анализ проведенного дня, погружение в сознание партнера и многое, многое другое. Но, кроме всего прочего, надо было как‑то с кем‑то делиться сокровенным и получать на это мужскую реакцию. Объектом для такого эксперимента был выбран адвокат, писатель, радиоведущий и просто человек в бабочке — Александр Добровинский. Мне, большому любителю новизны в ощущениях, показалось, что тринадцать девушек, пустыня и я — это то, чего в жизни еще не было.
Та попытка уйти на ночь для запекания картошки в костре состоялась в школе. Мама выслушала меня и сказала: «Саша! У нас есть шикарная квартира на улице Горького и дача в Малаховке со всеми удобствами. Хочешь — приведи ее туда, хочешь — я поеду на дачу, а вы оставайтесь здесь. Но для чего надо ночью отдаваться комарам вместо красивой девушки и потом мыться слюнями — мне непонятно. Бабушка испечет твой любимый штрудель с корицей, а я сделаю вид, что не знаю, где ты прячешь сигареты». Предложение мамы было заманчиво, и я остался без похода. Кстати, одноклассницу тоже уговаривать не пришлось, хоть для домашней легенды она и пришла ко мне на ночь с рюкзаком.
И вот теперь настало время узнать, что такое костер и палатки на самом деле. Горничной Тане, которая (согласно ее вертлявой попе) в походы ходила довольно часто, было предложено собрать меня в пустыню по своему усмотрению. Единственным, на чем я настоял, были гольф-ботинки Prada на толстенной подошве. Мне всегда было в них удобно стоять в песчаных ловушках на полях мировой шотландской игры, и я решил, что по еврейским барханам ходить тоже будет комфортно.
Когда «гарна дивчина» услышала, что я попросил собрать меня в пустыню вместе с гольф-ботинками и рюкзаком LV, она почему‑то хмыкнула себе в днепропетровские «цицьки» и со словами «все понятно, как только его жена терпит?» удалилась в гардеробную, поправив по дороге смущенное декольте.
«С этим рюкзаком вы умрете по дороге. Оно вам надо?»
И вот я выложил все собранное этой дурой на стол, перед глазами некоего Рабиновича, бывшего израильского спецназовца, а теперь пенсионера, проводника сумасшедших по пустыне. Он и высказал эту мощнейшую по точности мысль:
— С этим рюкзаком вы умрете по дороге. Оно вам надо?
Действительно, пустой рюкзак весил сам по себе килограмма три и довольно мило смотрелся только в частном самолете.
— Я извиняюсь, а это шо? — продолжал бывший десантник, доставая двумя пальцами из стопки сложенных вещей мою шелковую пижаму с монограммой хозяина.
Объяснять наличие горничной-тормоза и мою походную неосведомленность я не стал, взяв всю ответственность на себя.
Отобрав у меня рюкзак LV и выдав вместо него легчайшую походную штукенцию, которая к тому же застегивалась на животе, Рабинович гнусно улыбнулся. В новый ранец положили две бутылки воды, кашемировый кардиган «Пьяной Лоры» и смену носков. «А это ты себе на хер намотаешь ночью, когда замерзнешь!» — произнес угрюмый десантник, запихнув туда же шелковую пижаму.
Тринадцать нимф по‑разному смотрели на меня, когда я вошел в столовую. Там были интерес, вызов, доверие, спортивный азарт — в общем, все, что присуще женскому взгляду в ситуации предстоящих пяти дней и ночей с неизвестным известным мужиком. Рабинович рассказывал про первый день испытаний. Нас ожидал многочасовой марш-бросок в гору. Потом привал — обед. И еще три часа до оазиса. Потом еще чуть‑чуть, а там уже подъедет военный вездеход с палатками и всем необходимым для пустынного ночлега. Хорошенькие мордашки усиленно запихивали в себя все, что стояло на столе, в преддверии трудного первого дня испытаний, возбужденно переговариваясь.
«Пойду налегке…» — молча наливая себе голый чай, с грустью думал я о любимом домашнем унитазе из Японии, который моет, гладит, стирает и сушит, несмотря на все, что ему говорят и кидают в лицо каждый день.
Короче говоря, завтракать я не стал.
Через час мы прибыли на место, и неугомонный Рабинович, опять скептически оглядев всего меня в шортах, сказал, что в такой компании мне явно не хватает пары палок для полного счастья. Другой бы на моем месте обиделся, а я посмотрел на возвышающуюся перед нами еврейскую гору антисемитской высоты — и палки взял.
Прошло два часа подъема. Нажравшиеся вкуснятины девушки отставали одна за другой. Я же летел впереди ангелом с лыжными палками под удивленными взглядами Рабиновича и барышень.
На привале нимфы дышали, слегка постанывая, как после секса со слоном. Будучи человеком сердобольным, я сочувственно смотрел на запыхавшиеся девичьи грудинки, слушал стоны, но помощи не предлагал. Наблюдать за лежащим в разных позах отрядом было значительно интереснее. После того как главный псих-сексолог пришла в чувство, мы начали довольно забавный разговор о преодолении себя, к которому подключились все дамы, успевшие к этому времени выйти из комы, как в свое время предки Рабиновича из Египта.