Марк. Мария
Химия между актерами Марией Мацель и Марком Эйдельштейном прожигает экраны. Скоро сами увидите. В октябре выходят сразу две сновидческие притчи режиссера-математика Романа Михайлова «Надо снимать фильмы о любви» и «Жар-птица», где Марк и Мария отправляются в метафизическое путешествие, а еще сразу три обложки Собака.ru и та самая «Анора» — «Золотая пальмовая ветвь» Канн-2024! Этих, пожалуй, самых востребованных в киноиндустрии феноменов-зумеров с максимально впечатляющей фильмографией (конкурсная программа Берлинале за совместный проект «Страна Саша», например) объединяет не только экран: они оба родились 18 февраля, а еще каждый выпускает осенью по музыкальному альбому. Совпадение? Не думаем. Просто настала эра Водолеев!
Драмеди «Анора» Шона Бейкера (в прокате — с 17 октября!), где МАРК ЭЙДЕЛЬШТЕЙН сыграл увлекающегося сына русского олигарха, получило «Золотую пальмовую ветвь». Актер встретил известие о награде в психиатрической лечебнице Кащенко: на следующий день после каннской премьеры он умчал на съемки к Роману Михайлову. С этим режиссером-математиком РАН у него профессиональная химия: в октябре выходит сновидческое путешествие «Надо снимать фильмы о любви», а еще в производстве сразу две ленты — «Жар-птица» и сериал «Путешествие на солнце и обратно» — Марк надежно поселился в (мета)вселенной кумира синефилов Михайлова. И это понятно: он может и в сомневающегося внука настоятеля монастыря, и в школьника-супергероя, и в ранимого влюбленного подростка, и в мажора. Марк так разогнался, что уже снимается в роли пуделя Артемона в леденящей кровь сказке о взрослении и сепарации «Буратино» (Карабас-Барабас — Федор Бондарчук!) — квантовая запутанность в действии.
О пользе метафизических пинков и Марке Аврелии
Бродский как-то заметил, что есть только две поистине захватывающие темы, достойные серьезных рассуждений: сплетни и метафизика. В новом фильме Романа Михайлова «Жар-птица», прокатная судьба которого пока неизвестна, есть сцена: режиссер обращается за советом к продюсеру, которого играет главный редактор культового синефильского журнала «Сеанс» Вася Степанов. И тогда продюсер предлагает обратиться к философии Жиля Делеза, чтобы построить сюжет на трех китах: сновидении, документалистике и ритуале. Получается, этот совет Роман дает сам себе?
Вся «Жар-птица» — это ритуальное пространство, родившееся во снах у Ромы. Невозможно объяснить, про что этот фильм, он абсолютно непересказываемый. Это не совсем совет, а скорее свет, который дает Рома. Нам. (Загадочно улыбается.) Два года назад я прочитал его роман «Дождись лета и посмотри, что будет» — и пропал. Я знал, что моя любовь по фильму «Страна Саша» Маша Мацель вовсю снимается у Ромы, и попросил ее нас познакомить. Я так никогда не делаю, как будто это насилие над реальностью, будто все должно складываться само. Но моя интуитивная потребность в Роме была настолько мощная, что я решил ему написать. Маша скинула мне контакт, но предупредила, что с ним очень сложно познакомиться в целом, а уж посредством соцсетей или смс — вообще нереально. Но Рома ответил, а потом меня позвали к нему на пробы. Я приехал в Москву, там в старом здании Дома кино собралась целая толпа талантливых подростков, многие были знакомы друг с другом. Мы должны были играть разные импровизированные ситуации из абстрактного мира историй Ромы. Например, затереть за разницу между зоной и психушкой с Федором Лавровым или выпросить деньги у Фрола Фролова, а тот должен был, например не дать (Лавров и Фролов — актеры, которые снимаются почти во всех фильмах Романа Михайлова. — Прим. ред.). Конечно, у меня совсем не получилось. Я был очень мимо и не понимал, что делать. Со мной пробовался Олег Чугунов (петербургский актер дебютировал в кино в 9 лет и стал известным после супергеройской саги «Майор Гром: Чумной доктор». — Прим. ред.). С Олегом в паре был какой-то пацан, который говорил что-то типа «блин, дай денег, нам очень надо, мы вернем», а Фрол ему что-то очень жесткое и по понятиям отвечал. Сцена шла около пяти минут, и Олег за это время не сказал ни слова. И был так точен и правдив, что его утвердили.
Михайлов тогда перед всеми меня спросил что-то вроде: «А что ты хочешь делать по жизни, Марк?» Не знаю, что на меня нашло, но почему-то мне показалось важным рассказать, что я вообще-то должен в Америку улетать, потому что прошел кастинг к Шону Бейкеру, но мне визу не дали и только поэтому я здесь, но, может, еще и дадут. И пока я все это произносил, то с ужасом думал, какой же я идиот. Какая-то глупая совершенно мною овладела гордыня. Почему это из меня вылетело? Зачем людям эта информация? И вообще, скорее всего, я никуда не поеду и ничего такого не произойдет. Слава богу, тогда Рома меня не утвердил, потому что для того меня нужен был пинок, чтобы чуть-чуть в сознание вернуться.
Выступила твоя субличность, которую ты не был рад видеть?
Да, тупая самая.
Тем не менее с Михайловым у вас в итоге все сложилось.
Хочется в это верить. В октябре выходит фильм «Надо снимать фильмы о любви», кино о том, как мы снимали кино «Жар-птица». А еще сериал «Путешествие на солнце и обратно» по тому самому роману Михайлова «Дождись лета и посмотри, что будет», он должен выйти в 2025 году.
Как будто Романа надо держаться.
Я и держусь конкретно.
То есть его метавселенная тебя все-таки поглотила?
Спасла, спасла. Я очень люблю задавать ему вопросы. Он как оракул, только наоборот. К оракулу нужно осознанно подходить, а к Роме чем более бессознательно, тем интереснее будет ответ.
Хочешь немного кислоты? Очень хорошая вещь — свежевыжатый лимонный сок добавить в горячую воду с чабрецом. Называю эту смесь «радость иммунитета».
Круто, давай чуть-чуть кислоты. (Разливают напиток.)
«Мир — изменение, жизнь — восприятие», это еще Марк Аврелий придумал. Нет другой реальности, кроме той, что мы носим в себе, и то, что мы видим, есть отражение нас. Как будто смысл этого выражения начинает до нас доходить спустя две тысячи лет. В целом не самый плохой тайминг.
Всё так, поэтому меня очень интересуют всякие парадоксальные штуки вроде ленты Мебиуса, бутылки Клейна и маршмеллоу, жаренные на костре. Но сразу скажу, я в этом не разбираюсь. Так, имею некоторое представление об идее, но глобально — полный лох.
Давай рассмотрим аспект метафизики в твоей профессии. Как она проявляется?
Я часто пытаюсь понять, почему именно ко мне пришел тот или иной проект. Раньше как было. Я получал сценарий и думал: только бы взяли, только бы взяли! Было интересно вписываться во все, ведь мне открывали новый незнакомый мир. Потом пришла стадия: не мой материал, но если возьмут — хорошо, а не возьмут — еще лучше. А сейчас появилась рефлексия: если ко мне пришла роль, почему пространство решило поделиться именно со мной, ведь множество фильмов меня обходят. Можно думать одним планом, типа, нет для меня персонажа или продюсеры меня не любят, но есть другая сторона ленты Мебиуса. Почему что-то с тобой совпадает, а что-то нет? Вот я пытаюсь понять каждый раз — почему и для чего меня приглашают в новое путешествие.
То есть ты закладываешь в свои роли еще и дополнительные смыслы?
Я стараюсь отыскать смыслы для себя, и если они срезонирут пусть даже с одним зрителем — уже хорошо. Недавно я был в Мурманске. Через этот город с красивым огромным портом мы ехали в заполярное село Шойна на съемки фильма «Космос засыпает» (дебют режиссера и сценариста Антона Мамыкина, дата выхода пока неизвестна. — Прим. ред.). И ко мне на мурманской улице подошел мужчина и сказал: «Марк, спасибо вам огромное!» Я думаю, ну, наверное, смотрел «Сто лет тому вперед» (фантастический блокбастер по повести писателя Кира Булычева. — Прим. ред.). И такой, да не за что. А он продолжает: «Понимаете, я преподаю в Мурманском арктическом университете гляциологию — невостребованную профессию, хотя она может вскоре стать ключевой для выживания человечества. Я всех спрашиваю на первом занятии, почему они поступили в этот университет. И одна студентка ответила, что так впечатлилась драмеди Натальи Кончаловской “Первый снег”, где один из героев был гляциологом, что захотела получить эту профессию. Я тоже посмотрел фильм, этого героя играли вы!» Гляциологи изучают ледники. Я тогда подумал, вау! Может быть, всё и не зря.
О Каннском фестивале, клинике Кащенко и режиссере Сокурове
Еще одна суперожидаемая премьера октября 2024-го — фильм Шона Бейкера «Анора», «Золотая пальмовая ветвь» Каннского фестиваля этого года. Как получилось, что вас с Юрой Борисовым, тоже сыгравшим в ленте, не было на вручении наград? Вы не ожидали, что фильм может победить?
Если честно, мы с Юрой вообще об этом не думали. Приехали на премьеру, после чего Юра сразу умчал из Канн работать, а я — в Москву, в психиатрическую лечебницу Кащенко на съемки к Роме Михайлову. Конечно, когда я узнал, что у «Аноры» главный приз, то бегал по психушке и вопил: «Ребята, мы “Золотую ветвь” получили, мы “Золотую ветвь” получили!» Но никто, совсем никто в лечебнице Кащенко не обратил внимания на мои крики. А Рома пошутил: «Марк, тихо-тихо, сейчас тебя заберут в отделение на третий этаж, и мы реально никогда не докажем, что ты наш актер». Это было офигенно.
Обожаю! Променять вручение «Золотой пальмовой ветви» Канн на Кащенко — это просто гениально. Но неужели ни капельки не было обидно не разделить такой триумф?
Да счастливо вообще. Это фильм Шона и актрисы Майки Мэдисон. Если бы я был Майки, то, конечно, никуда бы не поехал до вручения. А так все справедливо.
На нашей съемке на Финском заливе, куда ты приехал прямо с поезда, мы придумали тебе новый телеграм-канал «Синяки Эйдельштейна». Что админ этого паблика написал бы про фильм «Анора»?
Поразительно, но метод режиссуры Шона Бейкера очень близок к манере Ромы Михайлова. Реально! По теории Ромы все люди делятся на нормисов и неноров. И Шон, конечно, классический ненор. Весь фильм он снимал на пленку. Как-то приходим мы на смену в огромный особняк на берегу Гудзонского залива. Обычно утром у всей команды завтрак, рэп какой-то играет, чтобы вся площадка потанцевала. А тут — никакого рэпа, суета и напряжение какоето. У нас по сюжету поцелуй с Майки на балконе. Я даже не готовился, мы столько постельных сцен сняли, как будто в том, чтобы поцеловаться, уже ничего страшного нет. И Шон говорит: «Целуйтесь, пока я не скажу стоп». Ну мы стоим, целуемся, приятно в общем-то проводим время в халатах Versace с видом на небоскребы Нью-Йорка и мост такой странный, который закручивается как у Сальвадора Дали или у Кристофера Нолана, а машины по нему едут, как по ленте Мебиуса. Нормально! К такой жизни мы и шли. Смущает только то, что камеры нигде нет. И тут раздается страшный грохот «Т-Р-Р-Р-Р-Р». Мы актеры профессиональные, продолжаем целоваться, но глазом косим в сторону шума, и я вижу, как поднимается огромный вертолет, где сидит наш привязанный и загриппованный оператор с тяжеленной гигантской камерой. Они подлетают так близко, что у нас волосы начинают развеваться. Делаем несколько дублей. Потом я спросил Шона, а почему было не снять с коптера? А он: «Во вселенной нашего фильма их не может быть». Чувак потратил полсмены на то, чтобы снять четырехсекундный кадр с вертолета. Он великий. У него есть чему поучиться.
То есть ты бы хотел стать режиссером?
Ну да. Постоянно об этом думаю. Даже как-то снял для «Кинопоиска» короткий метр — мокьюментари «Надеждозаписывающая студия». Было здорово, я понял, что мне может хватить энергии, что у меня получается заражать идеей, что в режиссуре, наверное, самое главное. Так жаль, что у Александра Сокурова мастерская закрылась, я-то думал пойти к нему на курс. Однажды Александр Николаевич пришел на съемки сериала «Смычок» (сериал выпускали при поддержке некоммерческого фонда Сокурова «Пример интонации» для кинодебютов. — Прим. ред.), это была моя первая работа в Петербурге. Хотя нет, первая — показ Гоши Рубчинского в ДК связи в 2017 году, куда меня взяли моделью. На заработанные деньги я втайне от родителей — они были против того, чтобы я стал актером — сгонял из Нижнего Новгорода на свои первые кинопробы в Москву, которые, конечно же, не прошел. Так вот, Сокуров спросил меня, как мне Петербург, а я по глупости ответил что-то типа «он на меня давит, серый, улицы одинаковые, и я все время путаюсь». В свое оправдание могу сказать, что был конец ноября. Сокуров посмотрел на меня так, с сочувствием, и сказал: «Вы же сюда еще вернетесь». На окончание съемок мне подарили огромную книгу «Архитектура Петербурга», я ее открыл и на первой странице увидел надпись: «Марку от Сокурова: надеюсь этот город еще подарит вам много красоты». Я бы так мечтал еще раз пообщаться с Александром Николаевичем!
Как шахматиста Эйдельштейна разорили петербургские деды в рюмочной «Дружба»
Теперь ты много снимаешься в Петербурге, что-то тебе уже открылось?
Да и тогда уже открылось, на самом деле. Я сразу почувствовал, что это мощнейший город, сложнейший. Мы снимали «Смычок» из осени в зиму. Я еще был молод, и у меня хватало сил после смены пойти выпить, баров-то сколько. Больше всего я любил играть в рюмочной «Дружба» в шахматы с дедами на шоты водки: съели твою фигуру — покупаешь шот.
Выигрывал?
Проигрывал, конечно.
Разорили тебя центровые петербургские деды...
Это хуже казино, реально. Чтобы я не соскочил, они покупали мне утешительные шоты и такие: «Еще партию?» И вот после шахмат, проигравшийся, тащищься домой пешочком: холодно, промозгло, но состояние такое романтичное, что до фени вообще. В Петербурге искусство проявляется постоянно и максимально неожиданным образом. Вот только сегодня я наблюдал лютый перформанс. У меня был первый выходной за сто лет, я проспал полдня и решил прогуляться. Иду по Моховой улице, а там в окне стоит мужик в пиджаке, смотрит на меня — и вдруг начинает хлопать. Я залип. Что это, думаю, он мне хлопает. А тот продолжает, и на восьмом такте вдруг грянула музыка. И тут я понимаю, что это Театральная академия. А он, видимо, какой-то крутой педагог, спиной к оркестру отбивал вступление. Это было очень круто. Иду дальше — толпа несет мне навстречу античные бюсты. Сюр жесткий. Смотрю на дверь, а там написано «Художественная мастерская». Я даже пожалел, что все время в Петербурге провожу на съемочной площадке. И вот сейчас я снимаюсь в проекте «Ганди молчал по субботам». Это очень крутая пьеса Анастасии Букреевой, которую адаптировали для кино сценаристка Лиза Цыганова и режиссер-дебютант Юра Зайцев. В этой истории про развалившийся мир мой герой пытается понять, почему же мир сломался. А потом осознаёт, что понимание ничего ему не даст и чинить бесполезно. Что-то сломалось не для того, чтобы ты это чинил, а для того, чтобы научиться жить в новых обстоятельствах.