Федор Гамалея
Знакомьтесь, актер Федор Гамалея — праправнук гениального ученого Николая Федоровича Гамалея, победившего холеру, чуму, тиф и даже ковид: в Центральном институте эпидемиологии и микробиологии его имени создали вакцину «Спутник V».
Бабушка, которой Иосиф Бродский писал романтические письма, и дед — основатель театра в Петрограде: семья Федора Гамалея имеет самое прямое отношение к Петербургу, а биографии его родственников стоило бы экранизировать. Среди них — создатель отечественной микробиологии, фрейлина императрицы Екатерины II, директор Императорской публичной библиотеки и сооснователь Санкт-Петербургского философского общества, художник-мирискусник. А еще астрономы, геологи-первооткрыватели и театроведы! Тем временем Федор — актер, модель, экс-ЗОЖ-блогер и в прошлом капитан бегового клуба — продолжает творческую линию: дебютировав в сиквеле культовых «Гардемаринов» Светланы Дружининой, он строит карьеру в кино.
Как прапрапрадедушка Федора совершил революцию в эпидемиологии и победил в России чуму, холеру и тиф
Напомню, как мы познакомились. На вечеринке в Доме Радио я от удивления спросила: «Извините, вы такой красивый, а как вас зовут?» — «Федор Гамалея». «Звучит как институт!» — «Так и есть, Николай Федорович — мой прапрапрадед». На секундочку, имя Николая Гамалея носит Центральный институт эпидемиологии и микробиологии в Москве, создавший вакцину от ковида. На тебя не давит величие фамилии?
Я знал, что будет этот вопрос.
Я догадывалась, что не буду оригинальна.
Истории про моих родственников звучат как легенды. И не только о прапрапрадеде. Но осознание того, что все они были реальными людьми, то придавало мне сил, то наоборот. В детстве я легендарности предков отчета особо не отдавал, но когда мама приходила со мной к врачам, те спрашивали, имеем ли мы какое-то отношение к Николаю Федоровичу. Услышав ответ, они даже приставали и говорили, какая честь для них соприкоснуться с потомками Гамалея, основавшего русскую микробиологию.
Требую подробностей про этого великого человека!
Николай Федорович родился в Одессе в 1859 году. Учился сначала в Новороссийском университете, а затем закончил Петербургскую военную академию. Одним из первых в Российской империи он начал развивать отечественную бактериологию, и в 1885 году на конкурсной основе его избрали для командировки в Париж к Луи Пастеру (химику и микробиологу, открывшему пастеризацию, изобретателю вакцин от холеры и бешенства. — Прим. ред.). Там Николай Федорович изучал бешенство на животных, в то время как ученые из Смоленска по каким-то причинам упорно отказывались давать разрешение на создание прививочных станций в других странах. По мнению Пастера, новый метод мог бы быть неправильно применен, а потому дискредитирован. Но Николаю Федоровичу все-таки удалось переубедить ученого и открыть в Одессе вторую в мире после Парижа станцию прививок от бешенства. Первые экспериментальные прививки от холеры, чумы, тифа и даже туберкулеза Гамалея ставил себе и супруге, что было признано врачебным сообществом как абсолютный героизм.
Николай Федорович ведь потом еще вернулся в Петербург?
Да, в 1912 году прапрапрадед переехал в Петербург руководить оспопрививательным институтом, а в 1918 году по его инициативе сначала в Петрограде, а потом и по всей стране декретом Ленина была проведена первая всеобщая вакцинация — это было действительно революционно. Это Николай Федорович научил всех мыть руки: внедрение в рабоче-крестьянские массы знания о том, что эпидемии напрямую связаны с гигиеной, — заслуга его мощной просветительской деятельности. По сути, как гигиенист, Гамалея стал одним из основателей системы здравоохранения СССР. Репрессии не коснулись Николая Федоровича в том числе потому, что власть уважала его мнение и не покидать страну, хотя у него были все возможности и высокое положение в мировой науке. В 1930-м прапрапрадедушку перевели в Москву для работы в Центральном институте эпидемиологии. Сегодня этот Национальный исследовательский центр эпидемиологии и микробиологии носит его имя. К тому же Николай Федорович обладал очень редким званием почетного академика Академии наук СССР, к нему были представлены всего три человека, одним из которых был Иосиф Сталин. Конечно, когда я слышал такие истории, то чувствовал необходимость соответствовать, иногда — свою особость. Но это был не снобизм мальчика из московской привилегированной семьи. Мы со старшим братом Даниилом росли в скромной трехкомнатной квартире в Пресненском районе.
Скромная трехкомнатная квартира в центре Москвы... Какой уж тут снобизм!
Ну, я имею в виду, что серебряная ложка во рту с инициалами у меня, конечно, была настоящая, в буквальном смысле. Мне подарил ее крестный Борис Трофимов (один из основателей московской Высшей академической школы графического дизайна, соавтор пиктограмм к Олимпиаде-1980. — Прим. ред.). Но вот то, что многие понимают под этой фразой, к моей семье не относилось. Серьезно, квартира была небольшой и первые четыре года мы жили там впятером: бабушка Генриетта Николаевна, с которой я по утрам делал гимнастику, папа, мама и брат. В 1990-х было непростое время для всех, помню, мы даже сдавали комнату знакомым иностранцам, что давало и свои бонусы в виде модной одежды и заграничных вкусностей. А вот детство на даче у дяди, Василия Александровича Радлова, который жил в двухэтажной квартире на Таганке, где был продуктовый лифт, на котором поднимали блюда из кухни в столовую. Но я об этом только рассказы слышал.
Ты упоминал про особость — о чем это для тебя?
Я ощущал ее так, что за моей спиной всегда есть надежные фигуры или ангел-хранитель. Возможно, так я понимал силу своего рода. Когда осознаешь, что проблема кажется сложной только в данный момент времени и из этой точки восприятия, но все обязательно разрешится наилучшим для меня образом. Это доверие пространству я хотел бы передать и своим детям, их у меня к 34 годам двое: Лаврентий и Лиза, им уже четырнадцать и одиннадцать лет. Конечно, я не сразу к этому пришел. Были у меня и знатные качели: то я верил, что делаю все лучше всех, даже если результат был посредственным, то мне казалось, что я безнадежен — особенно когда бюст прапрапрадеда смотрел на меня с полки. В юности я был тем еще максималистом. Наблюдаю сейчас такой же максимализм у Лаврентия и думаю: быть тинейджером — очень непросто! Иногда я советуюсь с мамой, и она такая: «Да-да-да, а ты себя вспомни!»
И что же ты вспоминаешь?
Что характер и у меня был, прямо скажем, не подарок. Помню, как бабушка Генриетта Николаевна как бы невзначай познакомила меня с деканом ВГИКа, когда мне нужно было поступать в институт. Вся моя семья так или иначе вращалась в актерской среде. Бабушка в свое время даже помогала режиссеру Михаилу Ароновичу Литовчину создавать ГИТР — Гуманитарный институт телевидения и радиовещания, а потом работала в Музее кино. Мама, Ксения Юльевна, мечтала стать актрисой, но закончила факультет театроведения и была в ГИТРе проректором по творчеству. При этом я тогда был абсолютно убежден, что режиссер — не профессия, и поступил в Плехановскую академию на маркетолога. Уже в процессе понял, что учусь там, где мне вообще не интересно, но из принципа факультет окончил. Теперь, снимаясь в кино, я понимаю, как бы мне пригодилось вгиковское образование. Но тогда меня было не переубедить: если уж решил, что буду маркетологом, значит, доведу дело до диплома. Тут вспоминается семейная история про нашу фамилию, которая не склоняется. За год до смерти Николая Федоровича, ему тогда было 89 лет, с трибун какого-то совета его чествовали за заслуги и вещали: «...академика Гамалею... Благодарны Гамалее...» — и так далее. Он сидел-сидел, а потом тихонечко сказал: «Спасибо большое. Вы знаете, я уже, конечно, не мужчина, но вот женщиной точно никогда не буду». Ну вот и я в свои 19 лет решил по-своему воплотить в жизнь этот принцип.