Прима-балерина Светлана Захарова – о таланте, политике и театре
Прима-балерина Светлана Захарова могла бы уйти в большую политику, но предпочла остаться в Большом театре. Для политической арены это, конечно, была потеря, зато театральная сцена ликует по сей день.
Игорь Гаранин: В балет вас привела мама. А у вас самой такой мечты в детстве не было?
Светлана Захарова: Нет, я как раз не тот ребенок, который мечтал об этом.
ИГ: А в какой момент вы осознали: «Да! Балет – это мое предназначение! Мама правильно сделала»?
СЗ: Первый раз я почувствовала, что скучаю по балету, лет в десять. Я тогда поступила в Киевское хореографическое училище и уже полгода прозанималась там, как отца – он военный – отправили служить в Германию. Вся семья уехала, и я практически одна осталась в Киеве. Для меня это было... ужасно. Каникулы я проводила у дедушки в Луцке, и зимой туда ко мне приехала мама. Мы с ней пробыли две недели – и я отказалась возвращаться в училище. Маме пришлось поехать в Киев и сказать, что мы уезжаем, не будем учиться. И следующие полгода я провела в Германии. Пошла в общеобразовательную школу, и там меня повергло в шок поведение детей на переменах. Когда я приходила домой, делала вид, что все хорошо, но в душе я очень скучала по той, другой жизни, которая осталась в Киеве. Где были дети совершенно другой культуры, где были другие ценности. Все было другое. И вот в тот момент, в Германии, я почувствовала, что очень скучаю по балету. Когда начался вывод советских войск, мы уехали обратно в Луцк. Мама каким-то чудом узнала, что планируется добор детей в хореографические училища. И я поехала в то, из которого ушла, – неподготовленная, полгода ведь не занималась. Что я делала на вступительном экзамене, уже не помню! Но руководство поступило мудро – меня не просто взяли обратно, а еще и оставили в моем же классе. Мне не пришлось всю программу заново проходить, несмотря на то что я в общем-то практически не училась.
ИГ: На протяжении всей карьеры в Большом театре с вами работает педагог. Мне всегда было интересно, зачем он нужен профессионалу такого уровня? Зачем педагог звезде балета?
СЗ: Вообще, в жизни хоть начинающего артиста, хоть звезды репетитор – один из самых важных людей. На протяжении всей творческой жизни, куда бы я ни приезжала, в какой бы стране ни находилась, в каком бы театре ни выступала, я всегда прошу, чтобы на репетиции присутствовал педагог, пусть даже незнакомый. Мы же все люди. Сегодня у нас тело так работает, завтра по-другому. Могут возникать ошибки, которых я не замечаю, несмотря на то что передо мной зеркало. А педагог сумеет вовремя помочь – одним каким-то замечанием.
ИГ: Как строятся отношения у состоявшейся исполнительницы с педагогом?
СЗ: На доверии. Только на доверии – и никаких амбиций. С одной стороны, от педагога требуется определенная деликатность, потому что обидеть ученика очень легко и просто (несмотря на то что ты уже звезда, все равно ты в этих отношениях считаешься учеником). С другой стороны, он обязательно должен увидеть твои ошибки на репетиции, потому что на сцене будет уже поздно. И это наша общая работа – после спектакля наставники бывают не менее уставшими, чем артисты. Я помню, как педагог мне говорил, что у него болит нога или рука, потому что он вместе со мной все время внутренне повторял какие-то движения.
ИГ: А себя вы в роли педагога видите?
СЗ: Это совершенно другая работа. Понимаете, балерина или артист привыкли всю жизнь посвящать только себе, думать о себе, выстраивать свой график – и вдруг это все меняется! Ведь педагоги полностью, 12 часов в день, с утра до вечера, посвящают себя своим артистам. Это полное самоотречение. И мне трудно сейчас ответить на ваш вопрос. Есть артисты, которым интересно давать мастер-классы, чему-то учить – мне это пока неинтересно. Педагог – он немножко как хореограф-постановщик, он «лепит» своего артиста. А я исполнитель! Всегда хочется, чтобы мне что-то рассказывали, показывали, объясняли. Я все время сама хочу учиться. Наверное, потому что еще чувствую в себе силы и возможности двигаться дальше. Хотя, когда я бываю в «Сириусе» – это детский образовательный центр в Сочи, где есть группа детей, занимающихся балетом, – я даю мастер-классы. Но это не что-то глобальное. Я как-то еще для этого... Не созрела.
«Я не могу работать, когда понимаю, что делаю это не на сто процентов. Многие могут, а я нет».
ИГ: Физическая форма для вас очень важна – это ваш инструментарий в работе. Как вы ее поддерживаете?
СЗ: Ну, знаете, факторов очень много. Иногда я, например, и расслабляюсь тоже – бывают моменты, когда я даю себе возможность не заниматься. Просто потому, что уже физически невозможно работать.
ИГ: И сколько эти моменты длятся?
СЗ: Во время летнего отпуска я позволяю себе неделю ничего не делать. В этот период у меня есть завтрак, обед и ужин. В рабочее время, когда сезон, такого не бывает – у меня только завтрак и ужин. И это стереотип, что после шести вечера ничего нельзя есть, – наоборот, после шести только начинается все самое вкусное... Да, я расслабляюсь, даже могу позволить себе поправиться немножко, но потом возвращаюсь в класс и очень быстро теряю набранное. Мне, наверное, физически и физиологически повезло – я практически никогда на диетах не сидела. Но я, конечно, слежу за собой, потому что если я поправлюсь, то тяжелее всего будет мне. Я же сама себя в воздух поднимаю.