«При ближайшем рассмотрении оба оказались упырями»: история России глазами нечисти
Как могла бы выглядеть революционная Москва глазами ангела? Что случится, если застенчивый дьявол станет снабженцем в колхозе? А если домовой самоотверженно отправится в нелегкий путь с семьей раскулаченных переселенцев? И как спастись от любвеобильного лешего в простой советской деревне в ночь накануне Ивана Купала?
Мы уже не раз смотрели на историю России XX века глазами нечисти, самый известный пример — Воланд и его свита в булгаковском романе. Но тема, вероятно, неисчерпаемая, и Даниэль Бергер, автор сборника рассказов «О нечисти и не только» (издательство «АСТ»), нашел свой оригинальный подход и стилистику. Впрочем, от рассказа к рассказу она меняется: притчу сменяет анекдотический рассказ, а в «Сокровище Гознака» манера изложения напоминает восточную сказку, что соответствует сюжету рассказа…
С формами, как и с фантастическими образами, автор играет талантливо и с удовольствием. Впрочем, оцените сами: с разрешения издателей мы опубликуем один из рассказов Даниэля Бергера.
На Воздвиженке, под самой крышей
Ну и пусть себе англичане спорят, сколько ангелов может уместиться на кончике иглы, — оставим их, бог с ними! Они настоящего ангела и не видели никогда. Настоящий ангел и в одиночку там не поместится. А если у него еще и пожитки кое-какие есть — хотя бы чемодан с зимним пальто и фикус в горшке — то для комфорта ему нужен целый подоконник.
Ангел поселился на подоконнике давно, с тех пор как на Воздвиженке обосновалась консерватория. Стоял жаркий сентябрь, и из распахнутых окон к небу устремлялся то модный Верди, то полузабытый Кавальери. Непривычные к такому лошадки, тянущие конку, вздрагивали и фыркали, обнажая сточенные зубы. Ангел летел мимо и, привлеченный хором пленных иудеев, уселся на подоконник. Да так там и остался. Уж больно понравилась ему здешняя атмосфера — музыканты ведь люди добрые, веселые.
Никто ангела, конечно, не прогонял, а новых студентов и предупреждали к тому же — вот на тот подоконник не садись, инструмент не ставь, там ангел живет.
Но даже когда консерватория съехала и хозяева стали сдавать квартиры в доме зажиточным купцам, ангел никуда не делся. Так и жил в окне третьего этажа, отлучаясь временами по своим служебным делам. Новые жильцы только поставили на подоконник фикус, но более ничем ангела не стесняли, потому как приметили — с ним дети меньше болеют, мужья ласковее становятся, а жены — краше.
А когда началась война, ангел попрощался с фикусом, перевязал свой видавший виды чемодан веревкой для надежности и отправился на фронт. Нет, военнообязанным он не был, но отсиживаться в Москве не мог. Три года он тогда при госпитале отслужил дежурным ангелом, сопровождая одних на тот, а других на этот свет. Нелегкая это работа, нервная. Души ведь — не солдаты, не офицеры, дисциплины не знают. Вот умрет какой-нибудь парнишка, ну все уже — пора душу из лазарета выводить, а душа-то как упрется, как вцепится в хилое тельце и давай рыдать. Это самое страшное. Другие души тогда разом теряют покой, мятутся, в истерику даже могут удариться.
И всей толпой как навалятся на дежурного ангела — не хотим, мол, туда, рано нам еще, пожалей, отроче!
Ангел их жалел, утешал как мог — очень ему тогда консерваторские уроки пригодились. Запоет порой что-нибудь духовное из Бортнянского тоненько-тоненько, сам себя до слез доведет, но души упокоит. И потянет их, притихших, за ручку на выход, не давая оглянуться на искромсанные тела, накрытые белыми простынями.
Реже бывало наоборот: по ошибке забредет душа на тот свет, потянется к сиянию в высших сферах, а тут ангел запыхавшийся — стой, нельзя туда! И чуть не силком тянет душу обратно, к окровавленным пальцам полкового хирурга Митрофанова, день и ночь оперирующего в переполненном полевом госпитале…
С фронта вернулся ангел в начале семнадцатого — и сразу на подоконник, к почерневшему от холода фикусу. Жильцы, по слухам, за границу подались, а фикус вот оставили в пустой квартире, значит.
Целый год отдыхал ангел от госпитального ужаса, просыпаясь только затем, чтобы полить фикус, и опять, свернувшись клубочком, погружался в тяжелую дремоту. А в доме болели дети, гневались мужья и старели жены, не зная, что в соседней комнате стонет и бредит во сне ангел.
— Шуликуны бегут, шуликуны в железных шапочках, в кожаных зипунчиках, — сам себе бормотал под нос, поглядывая из окна вниз на красноармейцев. С третьего этажа они были на одно лицо, да даже и лиц не разглядеть, а так — будто большой еж по улице идет, щетинится штыками в небо, перебирает десятками лап.
Этим утром в комнату пришел с ордером новый жилец, бывший матрос из питерских. По-хозяйски осмотрел все, бросил на подоконник тяжелый, пропахший соленым потом бушлат и вежливо попросил ангела до вечера покинуть помещение. На вопрос, где же ему теперь жить, матрос посоветовал сходить в домком, поговорить с председателем. Нет, здесь остаться никак нельзя, к нему жена приедет, соскучилась. Вот и пришлось ангелу опять свой чемоданчик перевязать.
Напоследок погладил прохладной ладонью шершавый подоконник, взял фикус, обернутый газетой… Пора!
В домкоме было людно — хватало и бывших, и нынешних. Все ждали председателя. Скуластые деревенские бабы толковали промеж собой о прозорливом старце Иулиане, который де твердо сказал — не устоит град сей без святых мощей! А как почти все мощи-то порушат, так и падет град, придут де трое — рябой, да хромой, да плешивый и смерть откопают, что царь Еруслан под Кремлем закопал. Вот тогда-то и погуляет смерть по Москве! А еще, говорят, в прошлом-то году воры подкоп рыли и на смерть-то наткнулися — это когда испанка была… Но не время было еще смерти просыпаться, вот она и собрала народу сколько могла одним махом и обратно-то завалилась…