ОгонёкКультура

«Экранизировать Довлатова — это тупик»

На прошлой неделе в конкурсе Берлинского кинофестиваля состоялась мировая премьера фильма Алексея Германа-Младшего «Довлатов». Накануне «Огонек» поговорил с режиссером — о том, как сегодня художнику разговаривать с государством, с родственниками и с собственной совестью

Что в основе сценария фильма, из чего он создан? Там использованы, конечно, произведения самого Довлатова?

— От самого Довлатова в сценарии немного. Перед написанием сценария мы встретились со сценаристом Юлией Тупикиной, я предложил ей написать вольную биографию Довлатова. Нам сразу стало ясно, что нельзя идти путем классического байопика: родился, служил, не публиковали, Ленинград, Прибалтика, отъезд… Во-первых, если следовать таким путем, на все значимые периоды его жизни у нас останется примерно по 15–20 минут. Это все имело бы, по сути, вид клипа о писателе. Тем более что его окружение постоянно менялось. Во-вторых, мы хотели снять кино еще и о городе Ленинграде той поры. Город Ленинград мне интересен, это и моя юность, помню эти улицы, темень, холод, серый город… У меня с этим городом связаны какие-то воспоминания. Поэтому съемки фильма имели для меня и некий психотерапевтический эффект. Мне было интересно прыгнуть вот туда чуть-чуть. И в итоге решили все замкнуть на Ленинград по многим причинам, в том числе по бюджетной. У нас маленький бюджет, мы снимаем исторический фильм о писателе. Мы понимали, что придется строить город 1970-х фактически заново. Знаете, я очень чувствителен к фактуре. Если я вижу в некоторых исторических фильмах, что там цвет стен не тот, или кирпич, или дверь и что они призваны как бы «изображать 1960– 70–80-е годы», меня трясти начинает. Поэтому я был готов к тому, что это будет очень тщательная история. И вот, исходя из этих ограничений, мы решили воссоздать всего несколько ноябрьских дней 1971 года, перед отъездом Довлатова в Таллин. Так, чтобы история была и насыщенной, и стремительной, и лаконичной одновременно.

— Довлатовские байки как бы вкраплены в повествование?

— На самом деле его произведения там почти не используются. Или в большой степени переработаны. Но мне льстит, что вам показалось, будто бы в фильме «много самого Довлатова». Значит, настроение довлатовской прозы мы угадали верно. Мы пытались придумать такого человека, который находится немножко в защите от окружающего мира… Я, как мне кажется, избежал вначале большой ошибки. Когда я поговорил с Екатериной Довлатовой, дочерью писателя, когда начал перечитывать «Заповедник», в общем, я вдруг понял, что это нельзя поставить, нельзя экранизировать . Вернее, можно, конечно, и тому есть примеры. Но если ты хочешь, чтобы текст Довлатова был достоверным, чтобы это еще и был портрет эпохи — его невозможно экранизировать буквально, в лоб. Потому что текст Довлатова построен по абсолютно другим литературным законам. Переложить его на язык кино невозможно. Я понял, что это тупиковый путь.

Мы пытались написать сценарий так, как если бы это он сам его написал. Естественно, мы не претендовали на его уровень мастерства. Но мы пытались придумать какого-то своего Довлатова. И для нас было важно рассказать про его время. Понятно, что невозможно туда запихнуть всех, сложно, чтобы там, условно, кроме Бродского появился еще и поэт Кушнер, так как время в кино ограниченно, а говорить о Кушнере кратко невозможно. Поэтому часть героев — это обобщенные образы интеллигенции тех лет. Нам было важно вытянуть других людей того времени, которые являются не менее важными, чем сам Довлатов. Это Шварц, Бродский и так далее. Те, кто задает еще одно измерение происходящему.

— Почему выбраны именно шесть ноябрьских дней 1971 года? Очередная годовщина Октябрьской революции призвана оттенять бытовую жизнь?

— Эта подготовка к празднику действительно создает контраст — возможность показать жизнь человека, который свободен от обязаловки. Это создает разность ритмов между жизнью Довлатова и жизнью советского города. И этот зазор дает зрителю какие-то новые возможности. И еще — это момент распутья для них: Бродский еще не уверен, что он уедет, и вот эти качели — уехать — не уехать, остаться — не остаться — они важны для настроения фильма. Довлатов тоже еще не уехал. Еще нет окончательного понимания ни у кого — это важно, это дает пространство для обсуждений, для размышлений, разговора.

— В эти шесть дней ваш Довлатов понимает, что ему здесь, в этой жизни, нет места?

— Я бы сказал так: шесть дней, когда он понимает, что так, как живет он, дальше жить не получится. Что так не выйдет. Что эти походы по редакциям, вымаливание публикаций, бесконечные просьбы и повторение одного и того же. Он понимает, что это тупик, выхода нет, надо куда-то прыгать. Все эти дни — это на самом деле внутренняя подготовка к внутренней эмиграции — пока что в Прибалтику. Это не выпячивается, но задается. И Бродский все время размышляет об отъезде… Да, это время решений.

— Здесь, мне кажется, верно передана ситуация кризиса советской власти. Она продолжает контролировать человека, но уже не совсем понимает, с какой целью, во имя чего.