Нонна Гришаева. Глазами клоунессы
В моей семье у всех очень серьезные профессии. Мама, преподавательница английского языка, замечала: "Только ты у нас выродок". Не без иронии, конечно.
-Думаю, музыкальные способности достались мне от прапрабабушки и прапрадедушки, которые пели в опере. О них мы с мамой узнали не так давно — журналисты одной телепередачи раскопали мою родословную и составили генеалогическое древо. Выяснилось, что в семье были очень интересные и достойные люди. Надеюсь, что-то мне от них передалось — слух, голос. Мой прапрадед по маминой линии вел переписку с Немировичем-Данченко.
— Вы с детства находились в эпицентре «одесского юмора». Там и зародился комедийный талант?
— Считается, если человек родился в Одессе, значит, с юмором у него все в порядке. Я с этим согласна: до сих пор, приезжая в родной город, убеждаюсь, что люди там шутят как дышат. У них особенный образ жизни — ироничный: даже сами не понимают, когда сказали что-то смешное. И чтобы наблюдать за ними и впитывать как губка, далеко от нашего дома ходить не надо...
Типичный одесский дворик, на лавочке целыми днями сидела соседка и судачила со всеми, кто проходил мимо. Для нее не существовало запретных тем и такой глупости, как личное пространство. Когда я, уже будучи студенткой Щукинского училища, приезжала на лето к родителям, эта дама была первой, кто встречал на подходе к дому. Подбоченясь, сканировала меня и спрашивала с хитрым прищуром: «Ой, боже ж мой, а шо ж такая худая? Шо ж тебя там — не кормят, в этой Москве поганой?» Не успевала я оправдаться, как слышала следующий «деликатный» вопрос: «А шо же замуж еще не вышла? Не берут?» До сих пор она является моей музой: в Щукинское училище тогда вернулась с готовым наблюдением и потом еще много лет показывала эту колоритную соседку в нашем творческом вечере с Сашей Олешко.
— Свои первые пародии проверяли на родителях?
— В моей семье у всех очень серьезные профессии. Мама, Маргарита Евгеньевна, преподавательница английского языка, замечала: «Только ты у нас выродок». Не без иронии, конечно. Она говорит, что я начала петь и танцевать раньше, чем говорить и ходить. В пять лет уже пародировала звезд советской эстрады. А к семи доросла до домашних концертов, на которые в нашей пятикомнатной, бывшей коммунальной квартире собирались все соседи. Даже программки от руки сама писала: первым номером выступает Валерий Леонтьев, вторым — Муслим Магомаев...
Любимой всегда оставалась несравненная Алла Борисовна, к образу которой я подходила особенно тщательно: на ночь делала косички, чтобы с утра расплести и обзавестись пышной «пугачевской» шевелюрой, связывала два платка за концы — получалась туника-распашонка, расческа служила микрофоном. При таком параде взбиралась на табуреточные подмостки. Приятно было видеть реакцию моих одесских зрителей, держать их внимание... Должна признаться, что сегодня ощущения от выступлений у меня практически те же, только табуретка стала чуть больше — превратилась в сцену.
Часто говорю, что пришла в профессию благодаря маме. Она в семье отвечала за дисциплину и относилась ко мне очень требовательно. Папа Валентин Гаврилович — это была бесконечная любовь. Я обожала его в ответ, поэтому считаю себя папиной дочкой. Он водил меня в цирк, баловал... В этом и заключается родительская любовь — когда человек сам получает удовольствие от общения с ребенком. Не могу сказать, что папа не участвовал и в каких-то моих творческих поисках. В первом классе играла бабочку в «Мухе-цокотухе» — таким стал мой дебютный выход на сцену. Требовались крылья, а в те времена их невозможно было приобрести в магазине. Чудо сотворили для меня папа с бабушкой: он нашел и изогнул жесткую проволоку, она обшила каркасы прозрачной тканью, а потом обклеила блестками. Надевались крылья на плечи с помощью резинок.
Я чувствовала себя такой красоткой! Хотя в детстве мне никто не внушал, что привлекательна. Росла обычной симпатичной девочкой.
Когда в кинотеатре показывали фильм «Унесенные ветром», однокурсники говорили: «Боже, до чего наша Гришаева похожа на Вивьен Ли!» Глаза у меня тоже зеленые... Потом стали и с Одри Хепберн находить сходство, и я не раз в фотосессиях старалась повторить ее образ. Идеал женского очарования искала среди брюнеток, а вот Мэрилин Монро никогда не казалась красивой, напротив, удивляло помешательство всего мира на этой женщине.
— А были кумиры для подражания на эстраде?
— Главным маяком была Людмила Гурченко — в Щукинское училище я поступала в обнимку с ее книгой «Аплодисменты». В детстве затаив дыхание смотрела на игру Людмилы Марковны: танцующая, поющая, фееричная и такая смешная, она вдруг поражала идущим изнутри драматизмом в фильме Германа «Двадцать дней без войны». И мне тоже хотелось быть такой внезапной и разной.
Радуюсь, когда удается играть роли, в которых когда-то блистала Гурченко: месяц назад в нашем областном ТЮЗе состоялась премьера «Пяти вечеров», где я сыграла Тамару. А когда-то — и козу в мюзикле «Зубастая няня» по сказке «Волк и семеро козлят». Для меня это не просто совпадения, а некая невидимая ниточка между мной и великой актрисой. Хотя в жизни мы с ней так и не пообщались. Один раз за кулисами сборного концерта Людмила Марковна прошла мимо — я затаила дыхание и не сумела вымолвить ни слова. Настолько ее любила, что не посмела заговорить. Всегда боялась подходить к своим кумирам, поэтому не понимаю, когда с артистами ведут себя панибратски. Меня коробит, если подходят малознакомые люди, берут за локоток и предлагают сделать селфи.
— Обычно все начинающие актрисы хотят играть героинь. А вы в Щукинское сразу пришли с комическим репертуаром?
— Конечно нет, собиралась играть Джульетту! К поступлению подошла серьезно — подготовила разноплановую программу и показала все, на что способна. Меня практически взяли — пропустили на третий тур, но когда пришли с мамой посмотреть общежитие, она ужаснулась бытовым условиям и не пожелала оставлять здесь дочь. Мы вернулись в Одессу, я поступила в музыкальное училище по классу вокала. В том же году приехала в Москву со спектаклем «Принцесса на горошине», где играла главную роль... И четко услышала свою интуицию — она подсказывала: учиться и работать нужно в столице. Потом и педагоги из музыкального училища это подтвердили, заметив маме: «По Гришаевой Москва плачет». Так что через год я снова штурмовала «Щуку», бытовые условия уже не волновали, ушли на второй план.