Невольник чести
История жизни и дуэль Михаила Юрьевича Лермонтова расписаны буквально по часам. Из писем и воспоминаний современников соткана плотная канва дней его жизни практически без пробелов. Об убийце известно всего ничего: Николай Мартынов, дворянин. Он, конечно, не герой. Скорее, наоборот – стал изгоем своего времени с того самого момента, когда направил дуло пистолета в сторону Михаила Юрьевича Лермонтова.
Тот звонкий от веселого стрекота подмосковных кузнечиков и щедро пропитанный солнцем день – 15 июля, по народному определению самая «макушка лета», – для Николая Соломоновича Мартынова много лет подряд начинался одинаково. С первыми лучами солнца, сбивая капли росы с придорожной травы, он спешил в церковь, чтобы отслужить панихиду по убиенному им рабу Божьему Михаилу. И так до самой своей смерти.
Старший сын Мартынова, Сергей, вспоминал, что «отец при жизни всегда находился под гнетом угрызений совести своей, терзавшей его воспоминаниями». Когда в ноябре 1869-го издатель популярного исторического журнала «Русская старина» М.И. Семевский попросил Николая Мартынова откровенно изложить на бумаге обстоятельства его дуэли с поэтом, того прошиб холодный пот: «Нет, нет, ни за что!» И все лишь потому, говорит, что «считает себя не в праве вымолвить хоть единое слово в осуждение Лермонтова и набросить малейшую тень на его память».
Однако через пару лет в такой же, до духоты погожий, день 15 июля, вернувшись из церкви, Мартынов взялся за перо. На титульном листе он размашисто начертал: «Моя исповедь». Дальше заголовка дело продвигалось с трудом: «Сегодня минуло ровно тридцать лет, когда я стрелялся с Лермонтовым... Я чувствую желание высказаться, потребность облегчить свою совесть откровенным признанием... по поводу этого несчастного события». Он писал и перечеркивал, чувствуя, что не находит нужных слов, комкал и начинал снова. В общем, литературная исповедь так и не состоялась.
Какой-то непостижимый рок накрепко связал Лермонтова и Мартынова едва ли не с детства. Родились оба в октябре: правда, Михаил в Москве в 1814-м, а Николай – в Нижнем Новгороде в 1815 году. Дом отца, статского советника Соломона Михайловича Мартынова, считался одним из самых богатых. Когда Мартынов-старший с семейством – женой и восемью детьми – решил переехать в Москву, он выгодно продал свою недвижимость городским властям. Впоследствии в этом особняке размещалась больница, прозванная «мартыновской». Детство Николая прошло в подмосковном имении Иевлево-Знаменское. В соседнем Середникове – имении Столыпиных, родственников Елизаветы Алексеевны Арсеньевой – бабушки Лермонтова, юный поэт отдыхал три лета подряд с 1828 по 1830 год. Поскольку визиты между соседями были делом обычным, можно предположить, что именно в то время произошло первое знакомство Мишеля и Николя.
В 1832 году 18-летний Лермонтов стал учеником петербургской Школы Гвардейских Подпрапорщиков и Кавалерийских Юнкеров, куда спустя год поступил и Мартынов. Они стали постоянными партнерами по фехтованию. Из воспоминаний Николая Мартынова: «…Я гораздо охотнее дрался на саблях. В числе моих товарищей только двое умели и любили так же, как я, это занятие: то были гродненский гусар Моллер и Лермонтов. В каждую пятницу мы сходились на ратоборство…»
В негласных традициях Школы были прозвища. Лермонтова окрестили Маёшкой – в честь М-r Mayeux – горбуна-уродца, персонажа старинных французских карикатур, а Мартынова прозвали homme féroce – «свирепый человек». Александр Тиран, однокашник, объяснял это так: «Бывало, явится кто из отпуска поздно ночью, приговаривая: «Ух, как холодно!» – «Очень холодно?» – спрашивает Мартынов. – «Ужасно». И тогда Мартынов в одной рубашке идет на плац, потом, конечно, болен. Или говорят: «А здоров такой-то! какая у него грудь славная». – «Разве у меня не хороша?» – выскакивает вперед Мартынов. – «Все ж не так», – говорят ему. – «Да ты попробуй, ты ударь меня по груди». – Его и хватят так, что опять болен на целый месяц». Этот «свирепый человек» при каждом удобном случае пытался продемонстрировать, что не хуже других.
Воспитанники Школы каждую среду выпускали рукописный журнал «Школьная Заря», для которого Маёшка рисовал карикатуры и писал стихи, а «свирепый человек» отвечал за прозу. «В них сказывался талант в обоих», – впоследствии вспоминал А. Тиран. Творчество сблизило их настолько, что в письме Е.Г. Быховец Лермонтов рекомендовал ей Мартынова «как товарища и друга». По свидетельству современников, они были друзьями-соперниками, но с юношеским максимализмом пытались дружить на равных.
В декабре 1835 года, окончив Школу, Лермонтов отправился корнетом в гусарский полк, расквартированный в Царском Селе, а Мартынов – в кавалергарды. Кстати, в одном полку с ним служил Жорж Дантес – ничем не выдающийся французский офицер. До его дуэли с Пушкиным оставалось еще два года.
Михаил и Николай теперь встречались на великосветских балах, и, кроме того, бывая в Москве, поэт наведывался в дом Мартыновых, поскольку был увлечен младшей сестрой Николая – Натали.
