Как мы переживали
Хотите верьте, хотите нет, но утром 23 ноября 1963 года нас, учеников первого «Б» класса школы № 2 Дзержинского района Москвы, невозможно было усадить за парты. Только усилием педагогической воли наша добрая учительница Анастасия Евдокимовна Осипова сумела прекратить крики и споры об убийстве Кеннеди.
Суббота была рабочим днём, радио выдавало новость за новостью (это первая программа: «Маяк» появится только в следующем году), а недалеко от угла 4-й Мещанской, недавно ставшей просто Мещанской, и улицы Дурова висел газетный стенд. По дороге в школу мы с мамой успели увидеть большую фотографию убитого президента на первой полосе «Правды» и прочитать сообщение. К Джону Кеннеди относились в основном хорошо и даже трепетно. Ушла прошлогодняя тревога, связанная с Карибским кризисом, когда ядерная война реально приблизилась, а моего отца, офицера запаса ВМФ, проходившего военные сборы на Балтике, оставили «без берега» и посадили на противолодочный корабль. Так что мы волновались по-настоящему. Но, к счастью, эти дни осени 1962 года оказались всего лишь эпизодом, хоть и страшным. Договорились. Роль Кеннеди в разрешении конфликта официально не педалировалась, но по духу сообщений было ясно, что и там, наверху, снова потеплело.
Снова, потому что потепление наметилось ещё в июне 1961-го, когда Хрущёв и Кеннеди встретились в Вене. Ко всему прочему, мы увидели сенсацию: не только американский президент, но и советский руководитель появился с женой. Ох, как же судачила женская половина моих родственников, сравнивая двух первых леди! Красавицы-бабушки откровенно восхищались Жаклин и скептически смотрели на Нину Петровну. Кстати, зря это они. Посмотрите на венские фотографии и увидите, что жена Никиты Сергеевича выглядела вполне элегантно, да и сам Никита Сергеевич уже был одет не в «платяной шкаф», а в хорошо сидящий костюм. Но главное — лидеры поговорили на человеческом языке, а их жёны — уж совсем задушевно. А теперь, в 1963 году, главным событием в потеплении стал Договор о запрете ядерных испытаний в атмосфере, космосе и под водой, который СССР, США и Великобритания подписали в августе и ратифицировали в октябре.
Казалось, что в мире всё будет замечательно. Официальная пропаганда стала аккуратнее пользоваться антиамериканизмом, во всяком случае, не вешала всех собак лично на президента. Для обычных советских людей рейтинг «карибской тройки» выстраивался весьма любопытно: первый — Кастро, второй — Кеннеди, Хрущёв — третий. Да, Никиту Сергеевича ругали. С одной стороны, наша семья, сильно пострадавшая от сталинских репрессий, была бесконечно благодарна за реабилитацию, XX и XXII съезды, но осенью 63-го муки в продаже не было (получали в ЖЭКе, выстаивая длинную очередь), а хлеб — батон за 13 копеек — после покупки стремительно черствел, образуя под коркой желтоватый каменный сгусток с трещинами. Это в Москве. Происходившее в провинции можно было себе представить по рассказам родственников и знакомых да по просачивающимся слухам о страшных событиях в Новочеркасске годом ранее. Говорили и возмущались, не особенно таясь: жили намного свободнее, чем при Сталине. А самый популярный анекдот был о названии причёски Хрущёва — «Урожай 1963 года».