Терапия садом
Четыре года назад у меня погиб единственный ребенок, 16-летний мальчик. Я выжила благодаря людям и садам. Сейчас я уже немного знаю про садовую терапию.
Меня зовут Елена, мне 52 года, четыре года назад моя обычная жизнь закончилась. Звучит пафосно, и тем не менее это так. Дело в том, что 20 апреля 2020 года мой шестнадцатилетний сын, единственный ребенок, ушел из дома и не вернулся. Несчастный случай.
Стояла странная ковидная весна. Май, всё цвело. Я ненавидела всё цветущее. Ненавидела поющих птиц, ласковое солнце. Хотя почему ласковое? В четыре утра я, конечно же, не спала и смотрела, как красное рассветное солнце окрашивало мои цветущие вишни в кровавый цвет. Под окном все горело адским пламенем. Я в это время переписывалась с подругой, которая месяцем раньше потеряла мужа. Сказать нам было нечего, но и молчать мы не могли, и спать тоже. И она не дожила до осени, умерла летом во сне. Как же я ей завидовала! Как Бог милостив к ней! А кого он пожалел из осиротевших родителей? Если только Роми Шнайдер…
Да, я хотела, чтобы эта весна прекратилась немедленно. И вообще, чтобы Земля остановилась. Я смотрела исключительно черные мрачные фильмы про концлагеря, фильмы, полные безнадеги, то, что в нормальном состоянии, в прошлой жизни, мне даже в голову не пришло бы посмотреть. Друзья волновались. Друзья постоянно были на связи. Надо сказать, что поддержка друзей и просто знакомых оказалась потрясающей, неожиданной для меня и ничем не заслуженной. Мне казалось, что я падаю с высоты, но внизу деревья из рук. Эти руки меня держат. Мне писали, звонили, переводили деньги, помогали, приглашали пожить, пытались сделать все возможное и невозможное. Может быть, такой эмпатией отличается наше дизайнерское сообщество? Да, я забыла сказать, что я соучредитель электронного журнала «IN / EX (interior / exterior)». Это мой проект, который я придумала в 2017 году, решив, что нам очень не хватает садов для любования: не просто дач, на которых можно вырастить что-то полезное и вкусное, а именно красивых садов для того, чтобы там отдыхать, спроектированных по правилам ландшафтного дизайна. И в этом моем электронном журнале половина была про интерьеры и половина про сады.
Так вот, мои друзья искали мне психологов. Их было много, самых разных. Помню одного, довольно известного, его попросили о консультации для меня одновременно трое моих друзей: мы сели друг напротив друга — у него через всю правую руку до локтя шла татуировка «Все проходит, любовь остается» на иврите, у меня через всю правую руку шла надпись «Иваш, я буду любить тебя бесконечно» на синдарине, языке эльфов. Но что мне говорили в эти дни, я не помню, наверное, я просто ничего не слышала. Мне было нужно выговориться самой, очень важно рассказать о своем мальчике. Самым страшным в тот момент было то, что такой шумный, занимающий так много места человечек теперь молчит. Иваш хохотал так, что звенели стекла. Пел баритоном. Он был очень высокий, метр девяносто семь, очень импульсивный и активный: куча друзей и куча бесконечных увлечений. И теперь ничего этого не было. И теперь только тишина и пустота. Мне оставались родительские чаты, в которых я не имею права ничего написать: родительский щебет сразу деликатно смолкнет, и все начнут неловко скорбеть. Меня никто не поздравит с днем рождения сына. Я не могу ничего рассказать про его успехи, увлечения, что-то смешное из его жизни. Полная тишина и изоляция. В последующие годы моими героями становились друзья, которые ухитрялись в ходе общей беседы как-то совершенно спокойно вставлять «А вот Ваня», «А мой сын похож на твоего Ваню», «А эти делают так же, как Ваня». Таким образом моего ребенка возвращали обратно в мир живых. Я была бесконечно благодарна за это.