Неперемещенные лица
Генрих Семирадский и Михаил Врубель в постколониальном свете
В Третьяковской галерее и Русском музее совпали во времени выставки двух больших художников Российской империи, поляков по происхождению: Генриха Семирадского чествуют в Москве, Михаила Врубеля — в Петербурге. Сегодняшние требования пересмотреть историю русского искусства в постколониальном свете позволили бы увидеть обоих по-новому, но в главных музеях национального искусства пока придерживаются сложившихся интерпретаций.
Обе выставки вышли очень русскими, и связано это не только с тем, что и Третьяковская галерея, и Русский музей были вынуждены работать преимущественно с российскими собраниями. Выставки готовились давно, на протяжении нескольких лет, но еще до нынешнего разрыва почти всех музейных контактов с заграницей было понятно, что кураторам придется обойтись без вещей из музеев Украины, в случае Врубеля принципиально важных, в случае Семирадского тоже вполне значимых. Третьяковская выставка озаглавлена «Генрих Семирадский. По примеру богов», где подзаголовок не просто обозначает позицию «крупнейшего мастера европейского академизма», всегда — по примеру богов — остававшегося над битвой авангарда с арьергардом: «По примеру богов» — название одной из самых популярных в XIX веке картин художника, известной в нескольких авторских повторениях, в Москву прибыла работа из собрания Национальной галереи Армении (близкие вариации сюжета хранятся в музеях Львова и Ужгорода), которая — наряду с Национальным художественным музеем Беларуси — и отвечает за интернациональность этого выставочного проекта. Впрочем, дело не в «импортозамещенном» составе экспозиций, а во взгляде на предмет: и Семирадский, и Врубель вышли очень русскими художниками, героями отечественной истории искусства. Меж тем на обоих давно и не без оснований претендует польская история искусства — так, собственно, и собираются национальные историко-культурные нарративы после того, как колонии отделяются от империй. Но если с первым русская история искусства могла бы расстаться без особых сожалений, то второго отдавать не намерена.
Конечно, Генрих Семирадский (1843–1902) и Михаил Врубель (1856–1910) принадлежали к разным художественным поколениям, которые в XIX веке начали сменяться стремительно. Но жили они примерно в одно и то же время, были подданными одного и того же государства, учились в одной и той же Императорской академии художеств в Петербурге, правда, у разных учителей. Оба были страстные меломаны и любители театра, где много работали, оба служили красоте, презирая публицистическое искусство, оба были наделены колоссальным декоративным даром. Но при всех совпадениях и сходствах в отечественной истории искусства оказались на разных планетах, даром что Врубель, скептически относившийся к русской школе, выделял Семирадского в ряду немногих других — видимо, как истинного европейца. Надо сказать, обоим доставалось от главного русского критика XIX века, Владимира Стасова, однако за разные прегрешения. Стасовская критика, собственно, и определяет место каждого в отечественной системе ценностей: Семирадский — «много блеска и виртуозности», то есть поверхностный и шаблонный академизм, оценка, благополучно дожившая до наших дней, несмотря на все попытки ревизии в постсоветское время; Врубель — «чепуха» и «безобразие», то есть модернизм, недоступный пониманию престарелого апологета передвижничества, и именно в качестве провозвестника русского авангарда автора «Сиреней» и «Демонов» — со всеми его упражнениями в области чистой формы, «протокубистическими» кристаллами и «протоабстрактными» раковинами, явленными глазу плоскостями, иконностью, фрагментарностью, незаконченностью,— превозносят по сей день.