Динамика против статики, запой против самоизоляции
Как Лесков обнаружил в «Левше» то, что кому‑то нормально, а русскому смерть
Со школьных времен мы еще помним: «Левша» Николая Семеновича Лескова — это печальный рассказ о тульском умельце, который сначала из слободы мастеровых перемещается в императорский дворец, потом в далекую Англию, чтобы в конце концов оказаться в Обуховской больнице для бедных. Но в этих трагических приключениях можно увидеть и новые смыслы и прочитать «Левшу» как историю о том, как попытка преодолеть стену между мирами упирается в смерть и почему отказ от таких попыток ведет туда же.
К теме судьбы талантливого человека из простых в крепостнической России Николай Лесков возвращался не раз. В 1881‑м, когда сказ «Левша» был впервые опубликован, встретили его без особого восторга — такова уж судьба одного из величайших наших прозаиков, восторгов ему при жизни вообще досталось не много. Зато теперь это, наверное, самое знаменитое произведение Лескова.
Все так, но прежде всего это трагедия: герой умирает.
Мы смеемся, читая о его похождениях, — такова сила невероятного лесковского языка,— но это именно трагедия. И в финале ничего не остается, кроме безысходности.
И конечно, это больше, чем история противопоставления уютной Англии, где люди живут хорошо, и дикой России, где люди обречены на страдание. Вообще, я думаю, это совсем другая история, по крайней мере наше время к таким мыслям подталкивает. В том и сила классики, что для каждого времени у нее находятся свои смыслы. И в похождениях Улисса, и в бедах Левши мы видим себя. Оба, кстати, плавали по морям.
И сегодня историю Левши хочется прочесть как историю отчуждения русского человека и России от мира, причем во многом добровольного отчуждения. Я бы сказал, вспомнив понятный всем термин из недавнего, но почти невообразимого теперь ковидного прошлого, — историю самоизоляции. Историю добровольного выстраивания стен, сломать которые может только один волшебный эликсир — крепкое спиртное. Безудержное его потребление в замкнутом (снова изоляция!) пространстве, на корабле, с которого не сбежишь, даже если захочешь. Но и смерть героя — тоже ведь в бутылке.
В основе сюжета, как теперь принято выражаться, геополитика, противостояние сверхдержав, желание России щелкнуть хваленую Англию по носу, сделав нечто такое, что покажет превосходство русских мастеров над английскими.
Однако давайте вспомним, что в итоге делают русские мастера? Вообще‑то они ломают заводную танцующую блоху. По крайней мере, царь именно так это и воспринимает, а царь — фигура, находящаяся в лиминальной зоне, своеобразный медиатор между русскими и европейцами. Единственный европеец, по слову Пушкина. Вы бы вот рискнули спорить с Пушкиным? Я — нет.
Мастера вроде бы совершают именно то, что от них требовалось. Нечто такое, с чем англичанам никогда не справиться. Крохотные подковки и еще — гвоздики для подковок, которые никакой микроскоп «не возьмет». Но фактически они обозначают коренное различие между двумя мирами, их несводимость. Обозначают стену между нами — и так называемыми партнерами. Переводят динамику в статику.
Англия — это движение. Это пляшущая блоха. Россия — это покой, блоха, которая благодаря невероятной искусности русских больше плясать не может.
Пребывание Левши в Англии — о том же, о принципиальной несводимости, о добровольном отгораживании себя от мира. Ему словно бы и нравится эта живая жизнь, но он отказывается от любых предложений встроиться в нее. Кстати, отказывается жениться, то есть буквально, физически осуществить слияние. Блюдет самоизоляцию.