«Был честен с собой и со своим ремеслом»: каким был путь в искусстве Карла Брюллова
До января 2026 года в Третьяковке на Крымском валу идет выставка в честь 225-летия Карла Брюллова, важнейшего русского художника XIX века. Юбилей сперва праздновали в Санкт-Петербурге: на выставке в Русском музее к «Помпее» нужно было подниматься по высокому лазурному помосту. В Москве картины «великого Карла», наоборот, опущены, и их герои находятся на уровне глаз зрителей. Рассказываем, каким был путь в искусстве автора «Последнего дня Помпеи» и как его показывают в современных музеях.
Художника Брюллова определяют то как «великого русского», то как «настоящего европейца». Русский музей, где выставка стала рекордной по посещаемости за всю его 130-летнюю историю, предпочел первый вариант. Авторы проекта в Москве не столь категоричны и делают акцент на роли трех городов — Рима, Москвы и Петербурга — в искусстве мастера. Тем более, что Брюллов с его знаниями языков, образованием, обаянием и восприимчивостью, мог найти уют и комфорт всюду. Выставка так и называется «Карл Брюллов. Рим, Москва, Петербург».
Биография Брюллова вообще располагает к противоречивым трактовкам: у него были непростые отношения с Николаем I, но бунтарем-радикалом он не был. Его обожали в России, а он стремился на юг Европы. Его искусство не вполне вписывается ни в контекст европейского романтизма, ни в русский национальный характер, захвативший умы отечественных критиков чуть позже. Академистом его тоже не назвать.
Выражаясь современным языком, Брюллов — мастер имперского глянца, на чем настаивала выставка в Русском музее. Третьяковка определяет его как мастера-жизнелюба глобального масштаба: художника, который чутко видит окружающих людей и мир вокруг, их манеры, культуру, природу окружающей местности и находит универсальный способ это своеобразие и красоту передать.
Брюллов любил писать «красиво». Но его портреты (например, в московском периоде, где он изображал по собственному выбору тех, кто ему был симпатичен) при всей торжественности и нарядности психологически достоверны. Сам художник так определял задачу портретиста: «Удержать лучшее лица и облагородить его». Ученик Брюллова, художник Аполлон Мокрицкий отмечал: «У Брюллова аксессуар, как бы ни был натурален, никогда не пересилит главного. В его портретах прекрасные меха, атлас, бархат и самые металлические вещи при всей своей прелести и блеске всегда уступают первенство голове и рукам, можно сказать, настолько, насколько они ниже человеческого лица в самой натуре». Впрочем, и к моделям на портретах, и к самим портретам Брюллов относился вольно: писал кого хотел, и при всей симпатии к своей «модели» работу мог не закончить — как, например, произошло с портретом Пушкина.
Аполлон в поисках покровителей
Карл Брюллов родился 12 декабря 1799 года. По семейной легенде его предки, гугеноты по фамилии Bruleau (Брюлло), бежали из Франции после того, как Людовик XIV в 1685 году отменил Нантский эдикт о веротерпимости. Семья осела в Люнебурге и фамилию стали писать на немецкий манер Brüllo. В 1773 году Георга Брюлло пригласили в Петербург работать на Императорском фарфоровом заводе. Павел Брюлло, отец Карла, был внуком Георга и российским подданным, резчиком, скульптором, академиком. Брюллов вспоминал отца как трудоголика.
Глядя на автопортреты и дагеротип с изображением энергичного человека с крупными чертами, горящими глазами, а еще читая воспоминания современников об «огненном» характере художника, сложно поверить, что в детстве и юности он был настолько болезненным, что в период обучения в Академии много времени проводил в лазарете. Но при этом любил вкусно поесть: ученик Брюллова Михаил Железнов писал, как Карл по ночам перед экзаменом правил рисунки своим товарищам, и в качестве платы нужно было принести ему в постель ситник с икрой или медом.
Современники писали о художнике как об «энергическом» человеке и в духе эпохи сравнивали с Зевсом Олимпийским, а то и с Аполлоном Бельведерским. Брюлло был невысоким, с округлой фигурой, светлыми кудрями и искрящимися глазами, он с удовольствием танцевал и был хорошим актером в академическом театре, писал декорации, которыми восхищались много позже.
Тяга Брюллова к театру и талант к лицедейству — ключ к его художественным композициям. Есть свидетельства, что «Последний день Помпеи» он написал после посещения раскопок и премьеры оперы Джованни Пачини в Неаполе. Театр — часть ДНК брюлловского искусства и личности. В Академии он устраивал домашние спектакли, играл главные роли, одинаково уверенно чувствуя себя в и трагическом, и комическом амплуа.
Сегодня театральная эффектность, многоуровневость композиций в картинах Брюллова требует от зрителя работы воображения и продолжительного внимания. На выставке в Русском музее «Последний день Помпеи» расположили так, что зрители чувствовали себя на одной «сцене» с жителями гибнущего города, и дети тут же начинали разыгрывать сценки, как бы продолжая происходящее на полотне. В Москве «Помпея» расположена очень низко, вырастая будто из пола, так что у зрителей создается эффект визуального погружения, иллюзия участия, — такова власть брюлловского театра.
Глядя сегодня на итальянские произведения Брюллова, сложно поверить, что когда-то он мог только представить себе тепло и обаяние Средиземноморья, и вырвался за границу не без боя. По мнению Людмилы Маркиной, куратора выставки в Третьяковской галерее, заведующей отделом живописи XVIII — первой половины XIX века, в Италию Брюллова подталкивало и честолюбие, там он «хотел вступить в творческое соревнование с мировыми гениями, мятежная душа романтика толкала его на странствия и поиски духовной родины».
В Академии он был звездой и по окончании курса «вынес из конференц-зала целую пригоршню медалей», как писал Железнов. Когда встал вопрос о заграничной поездке, президент учебного заведения Алексей Оленин предложил всем, получившим большие и малые золотые медали, остаться в Академии еще на три года. И Брюллов с товарищами был готов согласиться при условии, что они будут заниматься под надзором ректора, а не инспектора. Однако Оленин поручил их инспектору, медалисты отказались, и Оленин не пустил Брюллова за границу.
Но тут дал о себе знать характер художника: так или иначе он всегда добивался того, чего по-настоящему хотел. За границу он поехал, став пенсионером не Академии, а Общества поощрения художников, которое незадолго до этого основала группа меценатов. Стать пенсионером Общества Брюллову предложил один из сооснователей Петр Кикин. Карл настоял, чтобы с ним отправился брат Александр, и по случаю отъезда фамилию Брюлло высочайшим повелением русифицировали: Карл и Александр стали Брюлловыми.