1960-е с большой буквы
Как послевоенный новый мир мечтал избавиться от пафоса, но изобрел свой
Шестидесятые годы — время молодых, рассерженных и не очень, время нового пафоса, время новых героев, время, когда героика боя сменилась романтикой созидания, маленький человек вдруг стал больше коллективной правды, а частное чувство оказалось не менее, а то и более важным, чем глобальные идеи. Но пафос никуда не делся — некуда ему было деться.
Советские шестидесятые — от «Поэт в России — больше, чем поэт» до «Я высокие слова, как сына, вырастил» — провозглашали важность простых человеческих чувств, но говорили о них так, как будто писали каждое слово с большой буквы. Европейские шестидесятые все больше сердились и «левели», пока их ярость не выплеснулась на улицы в 1968-м. Американские шестидесятые воевали с миром отцов за право не воевать со всем остальным миром.
Три почти произвольно выбранных фильма 1960-х годов дают представление о словаре и своде правил этого нового пафоса: «Долгая счастливая жизнь» Геннадия Шпаликова, «Мужчина и женщина» Клода Лелуша и «Люди дождя» Фрэнсиса Форда Копполы. Понятно, что это фильмы из абсолютно разных миров, с абсолютно разными проблемами и травмами, и если в СССР романтика — это «молодые города», полные геологов и пожарных, то во Франции романтика — это ралли в Монте-Карло и разговоры о кино. Тем не менее во всех этих фильмах (и еще в десятке других) очевиден пафос 1960-х — попытка исследовать внутренний мир человека при помощи телескопа, слишком громко говорить о том, о чем лучше молчать, вечная тоска по тому, что «все еще впереди», по тому «главному и важному, что должно случиться в жизни каждого человека».
«Мужчина и женщина»
Клод Лелуш, 1966
В ролях: Жан-Луи Трентиньян, Анук Эме
Французской новой волной в кинематограф вынесло новые отношения между реальностью и киноискусством, и новая волна разбилась о фильм «Мужчина и женщина». Тут все как положено в 1960-е: неожиданные ракурсы, ручная камера, вольный сюжет, пространство, проносящееся мимо героев, чувство, а не идея,— но все это ради того, чтобы красиво рассказать красивую любовную историю о красивом мужчине и красивой женщине,— у них все могло бы получиться, но они тоскуют не по тому «важному, что должно случиться в жизни каждого человека», а по тому, чего уже не вернуть.
— Красиво, правда? Этот человек с собакой.
— Вы знаете скульптора Джакометти? Он однажды сказал удивительную вещь: он сказал, что доведись ему выбирать, что спасать из горящего дома, полотно Рембрандта или кошку, он бы спас кошку.
— Да. А потом отпустил бы ее.
— Он как бы говорит: между искусством и жизнью я выбираю жизнь.
— Как это прекрасно!
Высокие слова или бессмысленная болтовня влюбленных, которая кажется наполненной смыслом лишь им самим? Герои обсуждают искусство — кино, музыку,— и этот бесконечный разговор ничего не значит, слова можно заменить любыми другими, они не важны, важны лишь Мужчина и Женщина. Лелуш как будто снимает рекламные ролики долгой счастливой жизни: проезды в «мустанге», пустынные пляжи Довиля, нежная улыбка Эме,— и камера самозабвенно фокусируется на героях, размывая весь остальной мир. Флешбэки героини, в которых ее погибший муж-каскадер дурачится, работает, умирает, не снижают этого пафоса, а неожиданным образом его подчеркивают. Нет больше никакого дурачества, все дуралеи поумирали, теперь все серьезно. Все сложно. «Ведь любовь сильнее нас», как поется за кадром.