Президент РАН Геннадий Красников: Ни один вопрос без Российской академии наук сегодня не обходится
После введения санкций в 2022 г. российские власти настроились на достижение технологической независимости страны. Такую цель президент России Владимир Путин в мае 2024 г. назвал «одной из главных» для государства. «Думаю, что получится, особенно если мы вынуждены это делать», – сказал он тогда. Уже к 2030 г. внутренние затраты РФ на научные исследования и разработки должны увеличиться с 1% валового внутреннего продукта до 2%, следует из прошлогоднего указа президента. В таком случае расходы на науку вырастут примерно до 5,7 трлн руб., при этом в 2024 г. они составили 1,6 трлн руб., говорил в декабре прошлого года вице-премьер Дмитрий Чернышенко. Одновременно с этим Российская академия наук (РАН) начала усиливать свое влияние: как в научной экспертизе, так и по менее очевидным направлениям. Например, теперь ученые РАН принимают участие в мониторинге реализации нацпроектов, стартовавших в 2025 г.
О том, какие еще задачи теперь берет на себя академия, в интервью «Ведомостям» рассказал президент РАН Геннадий Красников.
– Какой после трансформации должна стать РАН? И на каком отрезке этого пути она сейчас находится?
– Вопрос непростой, но преобразований мы делаем много. Они направлены на две цели. Первая – чтобы те функции Российской академии наук, которые уже закреплены законом, не были формальными. Надо сделать так, чтобы к ним относились серьезно, с трепетом, чтобы они выполнялись. А вторая часть преобразований – это новые возможности РАН и их расширение.
Одна из основных функций РАН, которая прописана законом, это научная экспертиза. И вся экспертиза по фундаментальным и поисковым исследованиям для примерно 1000 научно-исследовательских институтов и университетов проходит только через РАН.
Ранее эта экспертиза была необязательной, многие ведомства к ней подходили творчески. РАН как бы выполняла экспертизу по закону, но в действительности она учитывалась по желанию. Большая работа была сделана со Счетной палатой и другими органами, чтобы экспертиза со стороны академии была окончательной и не подлежала пересмотру.
Дальше мы посмотрели, как расширить возможности РАН и по экспертизе, и по другим направлениям работы. Высшая аттестационная комиссия (ВАК. – «Ведомости») на самом деле тоже занимается экспертизой – она проводит экспертизу диссертаций ученых и работы диссертационных советов. И поэтому ВАК перешла под эгиду академии в 2024 г. Академия также начала проводить экспертизу школьных учебников. Это очень важный вопрос, учебники на определенном этапе оказались вне экспертизы РАН.
– А все ведомства идут навстречу экспертизе РАН или кто-то сопротивляется?
– Ну как... конечно, все хотят сами в замкнутом цикле решать вопросы. Очень удобно, когда ты сам себе эксперт, начальник и исполнитель. Но сейчас мы уже такого не видим, Рубикон давно пройден. И многие ведомства с охотой идут навстречу и теперь уже сами просят провести экспертизу. Это большая работа, мы выполняем уже порядка 80 000 экспертиз ежегодно. Начиная от фундаментальных и поисковых исследований и заканчивая, например, подтверждением исторических дат событий. Это очень большое поле деятельности.
– Сейчас большинство стратегических документов направлено на построение научно-технологической независимости России. Предполагает ли это упор в большей степени на прикладные исследования?
– Все прикладные исследования все равно стоят на фундаментальных основах. Есть фундаментальные и поисковые исследования, а дальше на их базе уже строятся прикладные разработки. Это должна быть непрерывная цепочка. И в этом, кстати, и была наша проблема.
Академические институты и университеты, которые ведут эти работы, ставили главным критерием оценки своей деятельности публикационную активность. А наши высокотехнологичные компании и госкорпорации, да и ведомства тоже привыкли просто покупать самые последние новые технологии на рынке. И у нас образовался разрыв – между фундаментальными исследованиями и прикладными. Это привело к тому, что мы оказались сильно зависимы от зарубежных партнеров. Поэтому у нас главная цель – сделать бесшовную систему, чтобы наши фундаментальные исследования плавно перетекали в область уже прикладных работ.
Наша работа связана не с импортозамещением, а с технологической независимостью. Это большая разница. Сейчас отраслевые институты уже знают, с какими академическими институтами взаимодействовать, подпитываются новыми исследованиями и знаниями, чтобы их продолжать.
– Фундаментальные исследования – долгосрочная инвестиция. Приходится ли РАН убеждать государство и частные компании, что им это нужно?
– Наоборот. Сейчас мы видим потребность в фундаментальной науке. Высокотехнологичные компании, практически все, выходят на нас и просят организовывать такие работы или же провести совместные обсуждения, чтобы они могли увидеть горизонты, возможности таких исследований.
В фундаментальных и поисковых исследованиях большой процент случайности. Когда идут исследования, многие результаты получаются незапланированными. И наоборот, когда ты планируешь, многое не получается. Поэтому это рисковые и действительно долгосрочные инвестиции. Из-за этого во всех странах такие исследования – прерогатива государства.
Другое дело, что в развитых государствах внебюджетные вложения в фундаментальную науку составляют до 40–50%, когда корпорации сами финансируют такие исследования. Они понимают, что у них должны быть большие научные заделы, чтобы поддерживать свою ведущую роль. И сегодня мы видим, что многие российские корпорации уже вносят в показатели эффективности руководителя проведение фундаментальных и поисковых исследований.
– Где этот бесшовный путь наиболее успешно реализуют в РАН? О каких науках идет речь?
– Сейчас это практически все науки. Вот возьмем, например, математические. В работе с большими базами данных нужны большие вычислительные мощности, чтобы эти массивы обрабатывать и обучать нейронные сети.
Наши ученые за счет новых математических подходов помогают поднимать производительность компьютеров для решения этих задач. В том числе, например, за счет нового алгоритма – так называемого «тензорного поезда». В основном для обработки больших данных используются тензорные вычисления. Когда вы понижаете ранг матриц для тензорных вычислений, то та же самая задача решается на машинах на значительно меньшей производительности.
Также востребованы, например, химическая наука, науки о новых материалах. Причем речь не только, как сейчас модно говорить, об аддитивных технологиях, но и, например, о новых технологиях для создания удобрений. Востребованы и исследования в области наук о Земле – потому что мы видим, как меняется климат, и эти изменения также требуют особого внимания со стороны ученых.
Недавно мы закончили большую работу над Национальным корпусом русского языка. Это колоссальная работа, и она важна не только для филологов. Корпус русского языка нужен для работы с мощными системами искусственного интеллекта (ИИ). Ведь помимо GPT-4 есть и много наших отечественных систем – например, у «Яндекса». А отечественные системы ИИ требуют свои языковые системы баз данных. Корпус русского языка помогает в развитии систем ИИ и в их обучении.