Любовь Мясникова
С ведущим научным сотрудником Физико-технического института им. А. Ф. Иоффе РАН о блокадном детстве, дружбе с Рудольфом Нуреевым и начале научной карьеры поговорила ее внучка, руководитель отдела по связям с общественностью компании «Герофарм».
Ты помнишь, как началась война?
Первое время я была уверена, что она началась из-за меня. Бабушка всегда говорила: «Не бросай хлеб, а то война будет!» — а я накануне 22 июня выбросила кусок хлеба. Больше всего на свете я боялась, что об этом узнают и как-то ужасно накажут!
Как вы жили во время блокады?
В 1941 году нам с братом-близнецом Леней было по 4 года, и мы с ним и не помнили, что бывает другая жизнь: без взрывов бомб, без оглушительно воющей сирены, зазывающей всех в бомбоубежище, без холода и голода, без «зажигалок», полыхающих на крышах. По вечерам при тусклом свете крохотной трехвольтовой лампочки, запитанной от аккумулятора, мама читала нам с братом вслух Пушкина, Диккенса, Джека Лондона. Затаив дыхание, мы слушали ее чтение, и окружающий нас кошмар куда-то отступал.
Что позволило пережить первую зиму?
Шансов выжить у нас, казалось, было маловато. В эту первую блокадную зиму дед превратился в дистрофика, у папы начался плеврит, у брата развился туберкулезный бронхоаденит, а у меня от голода был кровавый понос. Мама была в отчаянии. Она устроилась работать медсестрой в детскую районную больницу. Там делали анализы грудного молока рожениц, которым потом подкармливали младенцев, потерявших мать. Оставшиеся на стенках пробирок капли мама аккуратно собирала и приносила домой, в надежде спасти этим молоком меня. Но мне это молоко, несмотря на голод, почему-то было глубоко противно. Мама рыдала, я ревела ... В результате она оставила свои бесплодные усилия. Единственно, на что еще была надежда, — это белые сухарики, которые она еще до войны сушила из недоеденных корочек. У нее было предчувствие войны и голода. Она давала мне их в день по одной штучке и, протягивая последнюю, мысленно со мной попрощалась. Но именно с той последней корочкой понос прекратился. Потом я с наслаждением трескала столярный клей и думала, что мир — это тогда, когда можно есть столярного клея