О свойствах страсти
Страсть — источник опасности. Даже если предметом ее становится обыденный спор, не факт, что в нем родится истина, зато может погибнуть кто-то из спорщиков. Поэт Лев Рубинштейн всю жизнь исследует страсти, которые нас (и его) обуревают, — и объясняет, чем они грозят.
В середине 1970-х годов автор этих строк в своем тексте «Каталог комедийных новшеств» в числе прочего написал: «Можно заняться классификацией страстей с точки зрения размеров их последствий».
Можно, да. И даже, видимо, нужно. И именно с этой точки зрения.
В последние несколько лет одна из неуемных страстей шумно, наглядно и уверенно осуществляет свою поистине разрушительную деятельность, хотя эта деятельность не выходит, казалось бы, за пределы дискуссионного пространства.
В рассказе Чехова «Учитель словесности» была одна из героинь, которая «всякий разговор, даже о погоде, непременно сводила на спор. У нее была какая-то страсть — ловить всех на слове, уличать в противоречии, придираться к фразе. Вы начинаете говорить с ней о чем-нибудь, а она уже пристально смотрит вам в лицо и вдруг перебивает: “Позвольте, позвольте, Петров, третьего дня вы говорили совсем противоположное!”».
Есть, есть такая порода людей — спорщики, и я их, честно говоря, побаиваюсь. В особо товарном количестве они расплодились именно в последнее время в питательном бульоне социальных сетей.
Любой разговор, даже «о погоде», почти мгновенно переходит в спор, который, в свою очередь, стремительно мутирует в тот малопочтенный, но, увы, необычайно распространенный вид словесности, для которого однажды было придумано название «срач», и ничего более точного и выразительного до сих пор никто, кажется, не предложил.
Наша хорошо заметная и трудно искореняемая склонность к взаимному раздражению по абсолютно любому поводу перерастает в настоящую эпидемию, бороться с которой столь же невозможно, сколь и необходимо.
Причины этого явления более или менее понятны.
Спонтанное и мгновенно выползающее наружу недовольство другими — это глубинное недовольство собой.
Да, мы со всех сторон окружены чем-то таким, чего не получается не замечать, но с чем совсем непонятно, что делать, притом что все понятно: делать что-то совершенно необходимо. И это сновидческое ощущение паралича воли, совести и нравственного инстинкта не может не канализироваться самым подчас неожиданным образом.
Что же касается упомянутого выше социальнокультурного явления с таким выразительным, хотя и не слишком академически корректным названием, то есть, мне кажется, один надежный и вполне проверенный опытом многих поколений художественно мотивированных людей способ нейтрализации его изнурительной агрессивности. Это восприятие его как особого жанра со своими законами, условностями, способами и пространством бытования. Ну, может быть, что-то наподобие приобретших большую популярность рэперских батлов.