Режиссер Семен Серзин — о «Человеке из Подольска» и девяностых
«Человека из Подольска» теперь можно посмотреть дома на видеосервисе Premier. По случаю онлайн-премьеры мы встретились с режиссером фильма Семеном Серзиным, чтобы поговорить о серости и красоте, его собственном кинодебюте и съемках у Серебренникова
Режиссер Семен Серзин — из тех, кто уверен, что за нас должны говорить наши дела, ведь они обычно погромче слов. Параллельные репетиции и съемки для него — дело привычное. И хоть актером себя Семен не считает, скоро его можно будет увидеть не только в спектаклях-квартирниках придуманного им «Невидимого театра», но и в фильме Кирилла Серебренникова «Петровы в гриппе». Оказавшись на площадке «Петровых» в кадре, а не за ним, после Серзин отправился снимать свой собственный первый фильм — «Человека из Подольска». По одноименной пьесе Дмитрия Данилова он уже ставил спектакль в ярославском Волковском театре, теперь наблюдать за развитием абсурдистского сюжета можно и на экране.
Пьеса Дмитрия Данилова давно обросла многими — и очень разными — театральными воплощениями, а вот на экране ваша трактовка — самая первая. И история в каком-то смысле трансформировалась. Мы узнали новое о главном герое, том самом человеке из Подольска, появились даже 90-е на мгновение.
Не знаю, что конкретно, но что-то видоизменялось, наверное. Кино – это в первую очередь визуальное восприятие, а текст – это текст. И хотя все диалоги в большей степени сохранились, но по количеству, по общей массе их стало меньше. Так получилось, потому что мне показалось, что нужно рассказать о главном герое. Мы ведь на всю эту историю смотрим именно через него, подключаемся к нему, поэтому вокруг текста Дмитрия Данилова появлялись такие дополнительные сцены про героя. Ну и еще, уже продолжая думать про этот материал в контексте фильма и про эти все вопросы, которые задают полицейские человеку из Подольска, упрекая, что он не замечает красоты, я размышлял о том, насколько мы все иначе видим и воспринимаем в детстве. Вот, допустим, я вспоминал свои 90-е: как мы во дворе играли в «квадрат», находили какую-то хрень на разбитых детских площадках, и нам все это было интересно. В детстве все кажется новым, и какие-то вещи ты видишь первый раз. Может быть, поэтому в фильме и возник этот флешбек с 90-ми, как другое ощущение мира, которое, по большому счету, наверное, не меняется, а меняешься ты сам по отношению к миру.
Понятно, что несчастным можно быть в условном Нью-Йорке или Париже точно так же, как в Подольске, и счастливым — тоже, но все-таки насколько настроение и умение заметить и оценить красоту может зависеть от места?
Я вот ездил в Подольск, и там выгореть можно намного стремительнее, чем, мне кажется, в Петербурге или в Москве, или в каких-то менее подходящих для выгорания местах.
Это связано именно с обстоятельствами окружающей действительности, с серостью?
Ну да, иначе не было бы абсурда, получилась бы нравоучительная история о человеке, который не видит ничего, что вокруг него происходит. Мне думается, что он-то как раз очень хорошо видит, и в сравнении полицейские начинают жонглировать его же словами и все выворачивать наизнанку, и делать так, как им это удобно. Поэтому, наверное, они и являются властью в этой ситуации. Это все-таки не история про поучение, это про выбор и вообще про ощущение самого себя в городе, в котором ты живешь, в стране, в конкретной точке, в этом месте. Вокруг пьесы, спектакля, а теперь и фильма были возгласы многих, мол, «я же тоже не замечаю, какого цвета стены у меня в подъезде…». Может быть и такая позиция, такое ощущение от увиденного.
В контексте сюжета пьесы закономерным кажется вопрос о том, можно ли научиться замечать эту красоту, на которой так настаивают сотрудники полиции?
Когда мы учились, наш мастер Вениамин Михайлович Фильштинский давал такое задание: каждый день видеть что-то красивое. И ты волей-неволей начинаешь это замечать в своей обыденной жизни, но это не совсем определяет те вопросы, которые есть в этом материале. Потому что сравнивать Подольск и Амстердам можно, конечно, но тогда ты имеешь полное право выбрать Амстердам. Есть люди, которые сделают выбор в пользу Подольска, а есть те, которые не задумываясь скажут — Амстердам, и нельзя ни за кого принимать это решение.
У нас, мне кажется, свой родной город все сравнивают не столько с Амстердамом, Римом, Лондоном и так далее, сколько с Москвой и Петербургом. Вы много ездили по стране, ставя спектакли, замечали этот жизненный контекст сопоставлений?
Я 19 лет прожил в Мурманске, поэтому такие поездки — это возвращения, наверное, в мою юность, в детство, потому что я не столичный человек. Я долго жил в Петербурге, сейчас в Москве, но все равно в какой-то степени ощущаю себя здесь тем, кто приехал. Поэтому я эту связь не теряю, но и не скажу, что она мне так нравится. Например, последний раз я был в Кудымкаре. И сложно полюбить такой город, где ничего не происходит для людей, где все находится вот в таком состоянии. Амстердам любить легко, это классный город. Я вот думал, если спроецировать эту пьесу на Европу— хотя ставили ее в Германии, в Эстонии, но все-таки в основном — в СНГ —, перенести ту же ситуацию в Амстердам, где полицейские начинают спрашивать человека из маленького идиллического городка: «Почему ты не замечаешь прекрасного?» Сложно замечать прекрасное, когда живешь в говне. Потому что, если абстрагироваться и вот так просто посмотреть на этого Фролова, на то, как он живет и как пытается: конечно, он слабый человек, он не супергерой, не прыгнул выше головы, но он такой, какой есть, и, наверное, это его право – быть таким. Он никого не убил, ничего не сделал никому плохого.
Человека из Подольска, который не совсем понимает, что происходит, сыграл Вадик Королев, тоже, кажется, не очень осознававший, что вокруг творится, поскольку он не актер, а музыкант, а тут площадка, партнеры, камера-мотор, дубли, и так изо дня в день. Продюсер фильма Наталья Мокрицкая, в общем-то, не скрывает, что приняла ваше решение не сразу, но все-таки доверилась. Как общаться на площадке с артистом, который на самом деле не артист, как ставить ему задачу, чтобы напугать в достаточной мере, но не слишком?